Меня такая перспектива не радует. В общем-то, он мне никто. Но есть нюанс…
- Как же мы будем растить ребенка?
Про Багратика я все еще молчу.
- Как-то будем…
- Послушайте, Давид, мне нужна определенность!
Вскакиваю на ноги. Сама себя не узнаю. Его ждут внизу, он поднялся буквально на минуту. Почему мне кажется, сейчас подходящее время для откровенного разговора?
Цкаев разворачивается, и мы оказываемся лицом к лицу. Он вздыхает так тяжело, что накачанная грудь вздымается. А я до боли закусываю губу.
- Маргарита… - он думает над следующими словами. - Выход есть из любой ситуации. И для нашей он в том, чтобы я узнал всю правду. Если вы что-то недоговариваете…
- Я все честно рассказала, клянусь!
Не знаю, как его убедить. От напряжения наворачиваются слезы. Давид быстро шагает навстречу.
- Тише-тише.
Он берет меня за плечи. Поглаживает большими пальцами. Я замираю - он одновременно меня успокаивает и приводит в шок.
Вообще он так легко ко мне прикасается. Недавно придерживал под спину, теперь добрался до плеч. Он явно не чувствует брезгливости по отношению к той, кого считает чуть ли не преступницей. И мне не противно…
Хотя, наверное, не стоит ему позволять до себя дотрагиваться.
- Я не знаю, как вам что-то доказать… - шепчу.
Он отпускает меня так же резко, как тронул. Наверное, опомнился.
- Вам и не нужно ничего делать. Я сам во всем разберусь. Выясню, как все произошло - от и до! Найду всех причастных! И тогда… между нами будет все конкретно.
Морщусь.
- А если не выясните?
Давид хмыкает.
- Я сын Баграта Цкаева.
Ох, для меня это не аргумент. Всякое может быть. Тем более, раз его папа был таким крутым, он мог тщательно затереть следы. Или его расследование вообще сделает меня крайней? И тогда я лишусь малышки… А вдруг он и про Багратика узнает?!
Так, мне бы не помешало присесть.
- Вы побледнели, - замечает Цкаев.
Усмехаюсь.
- Только не думайте, что я боюсь разоблачения. Просто диалог вышел напряженным. Как и большинство наших разговоров.
Давид тоже посмеивается.
- Не волнуйтесь. Выводы я буду делать только исходя из фактов. Цвет вашего лица в расчет не приму. А по поводу диалогов… Можем поговорить без напряжения.
Моя бровь подскакивает вверх. Давид идет к небольшому светлому дивану, который стоит в нашей с Багратиком спальне. Садится боком, чтобы видеть меня. Опирается локтем на спинку. Рукой подпирает голову.
- Что произошло у вас в детстве? - понимаю, что он ждет вопросов. - Почему родня говорит, что вы пропадали?
- Потому что мы с ними не виделись двадцать лет.
Таращу глаза. Семья Цкаева выглядит вполне благополучной.
- Как так вышло? - ахаю, и тут приходит догадка. - Отец?..
Давид прикрывает веки.
- Мама разошлась с ним, когда мне был годик. Планировала расстаться еще раньше, но забеременела мной. Дала отношениям шанс. Но он не помог, конечно же. Мать не из бедной семьи, так что спокойно ушла с ребенком. Потом еще раз вышла замуж. С отцом Демида они живут до сих пор.
- Значит, вы братья только по матери? - поднимаю брови.
- Мы братья, - Давид улыбается, - тут не может быть оттенков.
- А потом вы поссорились? - хмурюсь. - С отчимом вам было плохо?
Давид качает головой.
- Как и все подростки я, бывало, ругался с родителями. Еще меня доставало то, что папа Степан очень сильно пекся о безопасности. Его бизнес тогда просто летел в гору, и он боялся за нас с Демидом. Что нам навредят, похитят с целью выкупа. Но меня выкрали с другой целью.
- Это сделал Баграт?.. - уточняю тихо.
Давид кивает.
- Один раз я ушел из дома, не сказав. В офисе отчима как раз была какая-то суета, привлекли всю охрану. А мы с Демидом сбежали на площадь. К компании друзей. В общем, когда мы тусовались, подъехала большая тонированная машина. Меня затолкали и увезли. Демид потом долго винил себя. Да и в целом получил психологическую травму. Боялся привязанностей, любви. Не хотел семью.
- Ужас…
Давид внезапно улыбается.
- Мы хотели поболтать, а я снова вас пугаю.
Я тоже приподнимаю уголки губ. Мотаю головой.
- Нет, это другое. Мне правда интересно узнать про вас.
Цкаев закашливается. Но продолжает.
- Меня увезли на юг. Отец сказал сразу - я с ним навсегда. Любая попытка связаться с семьей или побега станет приговором для них. За те пятнадцать лет, пока я был с мамой, он успел сколотить состояние на незаконных делах. Не гнушался ничем. Заимел связи.
- Кошмар. По сути вы были ребенком! И такой выбор…
- Я повзрослел в тот самый день, когда впервые поговорил с ним. И выбора не стояло. Я не мог поставить под угрозу родных. Несколько недель я провел в полном шоке. А потом начал жить.