– Так я и знал, – заметил Кикин горько. – Нас истяжут, а Долгоруких, царевич, пожалев фамилию, прикрыл…
У нас еще будет случай уяснить вопрос о том, прикрыл или не прикрыл царевич князя Василия Владимировича.
Но с Кикиным, – с Кикиным обошлись очень, очень сурово. Он был окован «цепями со стульями и на ноги железо». Причем, его и Ивана Большого, которого взяли в туже ночь, вначале пытали «только вискою одною», а кнутом не истязали, чтобы в пути в Москву, куда по приказу Петра их скоро перевезли, они «дорогою не занемогли».
Для Кикина это были только цветочки. И не только потому, что царевич пока еще всего не рассказал. Кикин не знал, что еще до отъезда Петра в Копенгаген, куда должен был приехать по собственному выбору Алексей, царь по поводу Кикина приказал, «чтоб око на него имели и стерегли». Что-то было уже на Кикина у Петра. Ведь Александра Васильевича, как мы помним, едва не приговорили по суду за казнокрадство. От обвинительного приговора его спасла царская жена – Екатерина Алексеевна. Те, первые двое арестованных могли молчать пока или не молчать, но отлично понимали, что их положение будет прямо зависеть от того, кого еще назовет царевич.
А он уже с самого начала розыска многое понял. Не мог не понять. И приходил, поэтому, во все большую растерянность и даже в отчаяние. возвращаясь все к одному и тому же – зачем ах, зачем он, несмотря на предупреждение Кикина ни в коем случае не возвращаться, все- таки поверил отцу и – вернулся. Ведь с той самой минуты, когда отец при всех заявил ему, что прощение будет, если он назовет сообщников, Алексей понял, что попался. Хотя вернулся он не только поддавшись этому обману. У царевича хватило ума и для собственного взгляда на вещи.
Дело в том, что чем дольше он находился у австрийцев, тем яснее понимал что цесарь Карл все больше теряет к нему интерес, что воевать против Петра за династические претензии Алексея император Священной Римской империи не станет; что «августейший пленник» становился все более обузой для австрийцев. Тем более, что отец в ближайшее время умирать вроде бы не собирался, а долгое время укрывать царевича, а, значит, на долгое время фундаментально портить отношения с Россией и с царем, австрийцы не захотят, и не захотели бы никогда.
Все шло по наихудшему из возможных, и прежде всего – для Алексея, вариантов. Но виновник такого варианта все же был. Читатель волен считать виновным кого хочет, а автор полагает таковым именно Алексея Петровича – по его слабости воли и трусости.
Потому-то с того момента, когда начался розыск, все как бы замерли в ожидании. Ни от кого уже, кроме Алексея ничего не зависело. А от него – все. И вопрос был, повторяем, только в том кого и когда он назовет в числе тех, которые «ведали и разным способом радели ему, царевичу».
12
Итак, сначала о «вопросных пунктах», которые вручены были царевичу четвертого февраля утром. Пункты были составлены отцом. И всего их было семь.
Прежде всего, отец интересовался сообщниками, – т.е. теми, кто руководил поступками его, кто советовал отречься и бежать за границу. Но что в тексте пунктов бросается в глаза прежде всего, так это то, что отец, составляя вопросы изрядно волновался и торопился. Иначе, в тексте не было бы повторов.
Судите сами.
В «пунктах» отец напоминал сыну, что тот «при прощании на словах все просился в монастырь, а ныне в самом деле явилось, что все это обман был; с кем о том думал и кто ведал, что ты обманом делал?» И тут же: «о побеге своем давно ль зачал думать и с кем? Понеже так скоро собрался, может быть что давно думано, чтоб ясно о том объявить, с кем словесно чрез письмо или чрез словесную пересылку и чрез кого, и с дороги обманное письмо с кем оное писал и для чего; так же и с дороги не писал ли кому?»
Один из пунктов был задан о заграничном этапе бегства, о контактах с австрийцами.
Пункты хотя и были составлены Петром, но представлены Алексею в приготовленном писарем виде – с пробелами для ответов. Но была так же, и приписка, сделанная собственноручно царем: «Ежели что утаил, а потом явно будет, то на меня не пеняй, понеже вчерась перед всем народом объявлено, что за сие пардон не в пардон». То есть: на ту информацию, которая откроется в ходе розыска помилование не распространяется. Фраза зловещая, что и говорить. И Петр, вероятно, почувствовав, что хватил через край, ниже дописывает помягче, призывая сына рассказать все честно «что к сему делу касается,.. хотя что здесь (т.е. в пунктах – ЮВ) и не написано, объяви и очисти себя, как на сущей исповеди».
Что же сын отвечал?
Что советовали ему бежать двое – Александр Васильевич Кикин и князь Василий Владимирович Долгорукий. А «ведали» о побеге еще двое слуг – Иван Афанасьев и Федор Дубровский.