13
Страшная мельница розыска завертелась. «Поскакали курьеры сломя голову во все стороны отыскивать, хватать названных в Петербурге, в Суздале, в деревнях, в монастырях под землею, на дне моря…» – так описывает картину розыска М.П. Погодин.
Список людей, причастных к делу рос, но рос небыстро или, вернее, не так быстро, как на это, возможно, рассчитывал Петр. Почему?
Во-первых, всех причастных Алексей и не знал. А во-вторых – потому, что и сам Алексей Петрович, и Василий Владимирович, и Александр Васильевич с самого начала были кровно заинтересованы в том, чтобы круг причастных был как можно уже. Выяснилось, что даже Ефросинья получила полную ясность тогда, когда беглецы были уже далеко в Европе. А первоначально Алексей сказал ей, что предстоит недалекая поездка – только до Риги. Но в Риге – маршрут был продлен. Царевич поведал любовнице, что в действительности они едут в Вену, и что в Вене он, Алексей, якобы по поручению отца, будет пытаться заключить союз с австрийцами против турок. Вот какая была конспирация!
Так что в Петербурге с началом розыска были арестованы кроме А. Кикина и И. Большого по первым ответам царевича на «пункты» только Н. Вяземский, князь В.В. Долгорукий и слуги царевича – И. Меньшой, Ф. Дубровский и Ф. Эверлаков. Но спрос-то со слуг был невелик. Они использовались следствием главным образом для того, чтобы проверить или подтвердить показания основных подозреваемых. Но иногда и от слуг удавалось услыхать нечто для нас интересное. Иван Большой рассказал о визитах Кикина к царевичу, а Федор Дубровский – о разговоре с царевичем накануне «отъезда» – 24 сентября. Разговор был такой:
– Изволишь ли ехать к отцу? (Это Федор)
– Еду…
– Знатно. Отец зовет тебя жениться?
– А я не хочу… Я в сторону…
– Государь царевич, куда же в сторону?
– Хочу посмотреть Венецию. Я не ради чего иного, только бы себя спасти.
– Многие наши братия спасались бегством, однако же в России того не бывало…
– Бывало и в России. Великого князя Дмитрия сын бежал в Польшу и опять приехал.
– Чаю, и сродники тебя не оставят. А Аврама (А.Ф. Лапухина – ЮВ) отец твой запытает.
14
И что же? Как в воду смотрел сей слуга! Действительно, родной брат матери царевича Авраам Федорович, хотя и боярин, и стольник, был по делу царевича признан виновным, пытан и казнен за то, что писал сестре тайно письма, поддерживал ее морально и материально, и может быть, не единственный, а наряду с царевной Марией Алексеевной известил Евдокию об «отъезде» сына.
Федор Дубровский, в свою очередь, признался, что имея от царевича приказ передать матери в монастырь пятьсот рублей, на самом деле – струсил и не передал. И другой слуга царевичев – Федор Эверлаков тоже легко свидетельствовал против своего господина и иных вельмож. Первый раз, когда поведал, что князь Алексей Гагарин, прознав, что царевич возвращается, сказал: «Погубил он себя напрасно», и при этом обозвал незадачливого беглеца дураком. Второй же раз Федор донес о том, как царевич ему сетовал: «Жаль мне что не сделал, как Кикин советовал – уехать во Францию. Там бы покойнее жил, пока Бог изволит…» Когда же он, Эверлаков возразил: «Для чего так делать? Изволь выпросить здесь дело у отца и живи при делах». И получил такой ответ:
– Не таков он (отец – ЮВ) человек. Не угодит на него никто. Я ничему не рад, только дал бы мне свободу, не трогал никуда и отпустил меня в монастырь. Я бы лучше жил в Михайловском монастыре в Киеве, нежели здесь».
Теперь-то нам понятно, почему Алексей Петрович тогда – и, видимо, допускал это реально – думал о Киеве. Неспроста думал. Ибо киевским митрополитом ведь был Исааф Краковский, о котором Алексей доподлинно знал, как об иерее, ему сочувствовавшем. Что, впрочем, не помешало царевичу выдать старика – о чем речь пойдет ниже.
И в третий тоже раз показал Федор Эверлаков на царевича, вспомнив как, однажды тот сказал, ни к кому, собственно, не обращаясь, а так, с досадою: «Два человека на свете как Боги – папа Римский да царь Московский: что хотят, то и делают».
А языки слугам развязывали пытками. Хотя в вину им многое поставить не могли. Но поставили: «Почему не донесли о том, что дело противугосударское тайно готовится?» И всех троих под смерть и подвели. Но почему-то казнили после приговора главному виновнику – уже когда царевич Алексей Петрович жизнь свою горемычную скончал.
Но, удивительное дело! Царевичев учитель первый и наставник в русской грамоте, Никифор Вяземский – уцелел! Хотя при допросах он и попал под плети, однако казнен не был. Этому нимало удивлялись: ведь доброжелатели Алексея Петровича, уповая на успех бегства и триумфальное возвращение, мечтали о том, что от нового царя многим достанется: и Светлейшему, и жене Петра Катьке-чухонке, и ее поганым дочерям,.. и Никифору Вяземскому, о котором ходили упорные слухи, что он продавал царевича издавна; а кому продавал – многих вариантов не было – Меншикову, кому же еще?! А как Никифор уцелел? А стал упорно – изусно и письменно повторять многажды, что ничего о предмете розыска не знает, вин царевичевых не знает тоже, поелику уже давно царевич его, Никифора от себя отставил; а почему отставил – о том он, Никифор, не ведает вовсе…