Следователи узнали, что по ночам Степан «много раз приходил, а мы не смели тронуться». Мы – это карлица, бывшая в монастыре, именем Агафья и дневальный слуга монастырский, не названный при допросе по имени.
Факт прелюбодеяния налицо!
Но нам представляется, что жестокость царя по отношению к Глебову с точки зрения наших с вами, читатель, нравов, явно чрезмерна. Зато здесь имеется психологическая тонкость. Нам важно ее понять. Наказывая Глебова, царь наказывал и бывшую жену. И был этому случаю рад, ибо он позволил ему уравняться с Евдокией. Так он полагал. Но Петр, конечно, только сам себя успокаивал. Потому что никакого уравнивания не произошло. В истории со Степаном Глебовым вины Елены перед Петром не было никакой. Потому что к тому времени она царю была никто. Но хотя и вины не было, но уязвленное самолюбие монаршее – было. Отсюда и злоба. И выместил он эту злобу не на Евдокии, а на Глебове. И притом, ужасно.
Царь очень хотел предъявить ему политические обвинения. Но офицер политических обвинений, несмотря на страшные муки (ему раскаленным железом тело жгли), будто бы он «произносил хулительные слова» на Петра и Екатерину не признался, а признался только в том, что «жил блудно» с монашествующей Еленой. Но ненависть Петра к этому человеку была столь велика, что умертвили его способом, далеко не соответствующим его вине: посодили на кол. А Петр, как говорят, стоял при этом рядом и сильно потешался. Умер Степан не сразу, а мучился почти сутки. Помог ему только какой-то монах, который проходя по Красной площади, услыхал Степановы ужасные вопли и мольбы, причастил его и отпустил грехи.
Степан Глебов был вторым наитягчайшим виновным во всей описываемой нами истории следствия. А первым был Кикин.
20
По поводу исхода дела о бывшей царице Евдокии тоже был издан царский Манифест – 5 марта 1718 года. В нем говорилось и о «таблице, взятой из того [Покровско-Суздальского монастыря] Благовещенской церкви на жертвеннике, явилось то подлинно, по которой ее поминали царицею Евдокиею, а не монахинею Еленою, а государыне царице и великия княгини Екатерины Алексеевны к поминовению не написано».
Кроме того, в манифесте шла речь о том, как Досифей «повинно» объяснил, зачем он говорил Евдокии, что он слышал от некоих голосов, будто она, царица скоро будет и с мужем, и с сыном, «и то говорил и писал, утешая ее, для того (т.е. потому – ЮВ), что она того желала». И про царевну Марию Алексеевну было сказано, и про прелюбодеяние бывшей жены царя – тоже.
Нужен ли был этот манифест?
С точки зрения царя Петра – так нужен, и даже очень. Он как бы закрывал вопрос о Евдокии; он должен был положить конец слухам о невинно страдающей царице. Вина ее есть, вот она, прописана в манифесте, и надо полагать, Петр испытал в связи со всем этим не только немалую злобу, но и не малое душевное облегчение.
А Евдокию наказали ссылкой. Правда, что в связи с ее делом Федор Пустынный, юродивый Михайло Босой и Степан Глебов были казнены, но это уже не главное для Петра. Главное – что бывшая жена свое получила.
21
С момента казни Глебова главные события описываемого нами сюжета происходили уже в Петербурге. И все шло пока спокойно. Новых казней не было. Царевич свободу не терял, жил без оков и явных сторожей, виделся – чуть ли не каждый день с отцом, много раз был приглашаем им обедать… Кажется – все ясно и спокойно. Но поселиться в «своем» доме – в том, где жили они с Шарлоттою, когда она первый раз приехала в Санкт-Петербург – ему не позволили. Кто не позволил? Царица-крестница Екатерина Алексеевна, а значит, и батюшка.
Поселили царевича на «Шехтинговом дворе» – в доме высоком и прочном, с крепкой оградой, который, кажется, как нельзя лучше подходил для содержания подследственного сына. Впрочем, повторим, по приезде в новую столицу Алексей Петрович тягот следствия не ощущал и был полностью уверен в том, что его не накажут, ибо батюшка обещал разрешать жениться на Ефросинье и он спокойно будет жить с нею в деревне в безопасности, а далее что Бог даст…
Правда, временами Алексей всетаки думал о тех, кто уже был пытан и даже казнен по его делу, но он быстро отгонял стыдные для себя думы. Впрочем, и в розыске наступило некоторое затишье то кто-то даже из судий думал что на этом все и кончится. Но, оказывается, что делу было дано только некоторое замедление. И вызвано оно было тем, что еще не приехала в Санкт-Петербург Ефросинья.
22
Надеемся что читатель не забыл, что Ефросинья поехала домой своею дорогою, без Алексея. Двигалась она не торопясь, часто, как ей советовал в письмах царевич, делала остановки и отдыхала, иногда по неделе и более. Все это – по причине беременности. Августейшего ребеночка нужно было сохранить. В половине февраля она только приехала в Берлин, ни о чем для себя опасном не подозревая.