– Сослужу. Задавай свою службу.
Царевич сказал:
– Солдаты за порогом ничего не услышат. А и услышат – не скажут. Слушай. Найди случай проведать матушку. Скажи ей… – мгновенно подступившие слезы не давали говорить, но царевич все же говорил. – Скажи ей, скажи – сын –де ее, Алексей, царем не стал, а… а приказал долго жить. Скажи тако же, что виноват я пред нею безмерно. И попроси, чтобы она за мою… грешную душу Бога почаще молила. Мне за ее молитвой на том то свете легче будет… Уразумел?
– Уразумел. Как не уразуметь… Случай станет – исполню твою службу… Ну, а что Бароний-то?
– Бароний? А сам-то ты его книгу читал?
– Признаюсь, не читал. Читать у меня нынче времени нету. И раньше не было. И вперед – вряд ли будет.
– Записывать будешь?
– Беспременно.
– Садись за стол. Бумага есть?
– Есть.
– А мне вот ни клочка не оставили… Перья и чернила есть. А бумаги нет. Садись, пиши. Я тебе диктовать стану.
«Я, Григорий Скорняков-Писарев, от гвардии капитан-порутчик, так?.. От гвардии порутчик по государеву указу взял ответ у… у Алексея Петрова Романова о выписках, какие тот Романов делал из книги Римского летописца Барония. Но много помнить из того, что выписывал, Алексей Романов не помнит, поелику от казней телесных память и сил немало потерял. А помнит только, вычитав у того Барония в книге, что не цесарское дело – вольный язык унимать, и не иерейское дело – что разумеют – не глаголити»
Это все будет с тебя, Григорий. Неси это царю. Дай сюда бумагу-то. Подпишу… Вот теперь-то уж подлинно все. Помни, что обещал. Уходи, не маячь тут. Мне спать надо. Сил набираться. Да… Оставь мне бумаги осьмушечку. Хочу напоследок чиркнуть. Дашь? Вот спасибо… Ну, будь здоров, пес смердячий Григорий…
49
Петр прочел бумагу от царевича, когда ее Григорий подал, как мы уже знаем, быстро, но внимательно. Хмыкнул, сказал только.
– Ишь ты… – И положил ее за обшлаг рабочей куртки, в которую был одет в тот утренний воскресный час, стоя за станком, и что-то такое вытачивая.
Остановил станок. Сел на стул. Быстро оглядел Григория с ног до головы. Но сесть не предложил. Хотя и стул свободный в комнате был. Не торопясь набил трубочку, закурил. Спросил:
– Как он там?
– Живой. Спина, почитай, вся сдернута. А так – ничего… – Григорий, пока разговор только начал раскручиваться, стал было загодя соображать – говорить или не говорить о просьбе царевичевой, и решил не говорить, хотя и понимал – задаст Петр прямой вопрос – не удержит Григорий того о чем просил его царевич, выложит.
– Ну, а от себя он у тебя ни о чем не просил? (Что он, ясновидец, что ли? –не пытаясь даже противится страху, подумал Григорий).
– О чем же… Не знаю… – Григорий потерял уверенность и Петр немедленно это почувствовал, засмеялся:
– Давай, давай, Гришенька, сказывай, о чем было у тебя прошено… Ведь было?
– Было государь. Врать тебе не смею.
– Врать грешно. – согласился Петр весело. – А господину своему врать – то грех двойной. Говори. Говори, не бойся!
– Просил царевич, если мать-де увижу, сказать ей, что сын-де долго жить приказал. Просил ее молиться почаще за его душу грешную. Прощения просил. Винился пред матерью сильно.
– Ну, а ты? Согласился?
– Согласился…
– И как думаешь исполнять?
– А никак…
– Как так?
– А так… Я ведь не ведаю, где теперь… где теперь мать-то… А если и сведаю, что могу? Своею волею поехать у меня права нет…
– Нет. – согласился Петр. И продолжил, размышляя как бы.
– Но ведь и пошли я тебя сейчас на Ладогу – не захочет, поди, Елена даже видеть тебя, а не то что разговаривать. Так? Ты ведь ей теперь враг. Черт тебя дернул дознаться тогда в Суздале того, что величали ее государыней, да и про любовь ее грешную…
– Правда твоя, Государь…
– Но ведь и волю последнюю приговоренного исполнять надобно… Ведь надобно?
– Как прикажешь…
– Вот, вот. Сей час и сей же день ты в Старую Ладогу не поедешь… А вот недельку спустя, – пожалуй. Сделаем дело… Спровадим на тот свет сына моего, и двинешь. Я сам тебе скажу – когда можно будет.
– Понял, государь.
– Понял? Ты, я знаю, понятливый. Хотя дела, кои я тебе поручаю – не всегда чисты. И не каждый за них возьмется. А ты – служишь. И хорошо служишь. Потому и надежа моя на тебя крепкая. У меня ведь таких как ты – не так много… Государское дело тяжкое, но покуда есть помощники – как ты – и мне легше. Но какое б ни было дело твое – грязное, гадкое, ты оправдание всегда имеешь и ссылку полную на меня: царь-де приказал, и все тут. А вот на кого мне ссылаться? На кого мне ссылаться, когда ответ держать придется пред Отцом нашим небесным? Эх!.. – Горестно вздохнул царь и вернулся ко станку. Сказал, напоследок, не оборачиваясь: