– Ступай. Завтра сам в крепости буду. Погляжу, как и что.
50
Тайна дела царевича Алексея Петровича была сугубой, но удержать эту тайну за стенами крепостными не удалось. Слухи загуляли и среди народа, и в имущих слоях, и среди иностранцев даже, – причем, слухи самые причудливые. Больше того. Если быть справедливым, – возможные перепитии судьбы царевича обсуждались иностранцами, жившими в России еще до бегства Алексея. Отто Плеер, известный уже нам цесарский резидент при царском дворе, еще до бегства царевича, в ноябре 1715 года доносил в Вену буквально следующее: «Я уверен теперь, что царь принял намерение исключить от наследства старшего своего сына, так что мы некогда увидим Алексея постриженным, заточенным в монастырь и принужденным проводить остаток дней своих в молитве и псалмопении».
А уж теперь то – после того, как Алексей бежал, после того, как его приговорили к смерти, иллюзий по поводу будущего несчастного царевича не было почти ни у кого. Вопрос был только в том – когда и как царевичу прекратят его жизнь на земле. Причем, не было разногласий и по поводу того, по чьей воле это произойдет. Все знали, что русский царь вполне способен на сыноубийство. А то что сам Петр постарается переложить это на плечи других, ничего в конечном счете не меняло.
51
Двадцать шестого июня, в восьмом часу пополудни в крепость съехались: государь Петр Алексеевич, А.Д. Меншиков, П.А. Толстой, А.И. румянцев и И.И. Бутурлин. Немедля все вошли в камеру царского сына – не менее, а может быть более суровые, чем те, которые явились сюда два дня назад – читать осужденному приговор.
Что и каким по счету чутьем Алексей почувствовал, но почувствовал что-то… Ибо сполз с кровати, бросился на колени перед отцом и как всегда в таких случаях, которые мы уже не раз красочно описывали, заплакал, запричитал и даже следов того самообладания, которое он показывал еще вчера капитан-поручику К.Г. Скорнякову-Писареву – не осталось вовсе.
Сын умолял отца простить его; уверял, что всегда его любил и любит; что это все недруги отцовы, и его, Алексея недруги хитро и подло ссорили отца и сына друг с другом… И еще – просил снять с него проклятье, благословить на будущую жизнь и молиться за него, за Алексея.
О каком проклятии говорил сын, ползая в ногах у отца?
Мы знаем определенно, что отец не раз угрожал сыну проклятьем, но о самом проклятии – не знаем ничего. Остается только предположить: это сын был уверен что отец угрозу реализовал. Иначе, как объяснить эту страшную череду несчастий и неудач, которая обрушилась на Алексея в 1718 году? Без отцовского проклятия тут явно не обошлось! Так, скорее всего, думал Алексей Петрович.
Однако возвратимся в крепость, где Алексей продолжал причитать и ползать в ногах у отца, причем остальные вошедшие молчали.
Наконец, отцу это коленопреклоненная картина надоела
– Молчать! – крикнул он. Царевич тотчас же прекратил рыдать.
– Поднимите его!
Царевича подняли и посадили на кровать.
– Вейде явился?
Меншиков выглянул из камеры:
– Здесь Вейде.
– Так. Все – вон! – сказал отец совершенно спокойно. – Нам с сыном поговорить надо. Секретным образом. По-родственному.
Спутники Петра, толкаясь в дверях, быстро вышли вон.
Царь еще и сам открыл дверь, поглядел, – все ли вышли, закрыл и вернувшись, сел рядом с сыном – на кровать.
Последний разговор отца и сына начался. Хотя мы полагаем что разговор был, в действительности его, может быть и не было. Но мы ведь не делаем строгое историческое исследование. Так что…
52
– Болит спина-то?
– Болит…
– Пользуют тебя?
– Пользуют…
– Кормят хорошо?
– Хорошо. Спасибо.
– Нд-а… Вот ты сейчас тут плакал, помиловать просил… А ведаешь ли, что уже не один человек по твоему делу жизни лишен? Ведаешь?
– Ведаю…
– А их вина куда меньше твоей будет. Они ведь слуги только. Что ты велел, то они и исполняли. А коли тебя помилую – вся вина на меня падет. Скажут, мол, царь своего сына выгородил. А? Ведь скажут?
– Не знаю.
– Знаешь… Еще как знаешь. Я ведь, Алешенька, и без твоего дела так грешен, так грешен, что и сказать нельзя… Ну, положим, помилую я тебя. Помилую. Еще можно. Сниму с плахи. Но других-то уже не снимешь… Да и вина твоя, сын, не простимая, сам знаешь. Хотя – с плахи снять тебя можно еще. Можно… За дверью стоит генерал Вейде. Знаешь его?
– Знаю…
– Хороший слуга. Очень хороший. У него сейчас некий пузыречек имеется… Уразумел?