– Тороплюсь, милок, по государевой воле тороплюсь. Не взыщи.
А поскольку Ушаков чином был выше, офицер, еще и зная о близости Ушакова к царю, перечить не стал – отдал коня безропотно.
55
Караульный солдат-приображенец у жилья царского, на вопрос – дома ли Государь ответил то, что и должен был ответить:
– Не ведомо.
– Ты скажи там – Ушаков, капитан гвардии, по воле Его Величества явился и важную весть принес.
Караульный, оставя на месте второго (караул был парный), сам побежал докладывать. Возвращался скоро, на бегу издаля руками замахал, – дескать, «пропустить»! И тогда побежал уже сам Ушаков – искать Благодетеля в доме.
Нашел. В садовой беседочке. Государь сидел и курил свою трубочку. Увидев Ушакова – встал, не поленился, даже подошел быстро:
– Ну!?
– Преставился царевич Алексей Петрович… Почил в Бозе…
В сумерках выражение лица царского Ушаков не видел. А вот ладонь царскую – чуть ли не под носом своим – почувствовал. Она сильно пахла табаком.
– Давай!
И, поскольку Ушаков медлил, повторил нетерпеливо:
– Пузырек давай!
Положил его в карман. Хлопнул Ушакова по плечу:
– Пива хочешь?
И развернул гонца лицом к столу, где стояла в одиночестве белой глины саксонская здоровенная пивная кружка.
– Пей! – И заметив, что Ушаков медлит, еще и подогнал:
– Пей, говорю. Или ты из царской кружки пить гребуешь?
И Ушаков стал пить из царской кружки. Царское пиво было очень хорошее, прохладное, с легкой горчинкой. Такого пива Ушаков больше ни разу в жизни не пивал.
– Э-э! Будет с тебя! Оставь мне хоть глоток. – Отнял кружку и отпив из нее немного, велел:
– Садись!
Сам сел напротив тоже. Вынул из кармана пузырек открыл, потряс над полом.
– Видал? Пустой! Понял?
Ушаков понял. Пузырек пустой, значит, царевич принял яд.
– Это я, отец родной, взял грех на душу свою. Я – пузырек дал. Понял? Это я, отец, своего сына – негодяя и изменника пожалел, с плахи снял, понял – Петр сделал здесь немалую паузу, как бы давая Ушакову время твердо усвоить сказанное им. И продолжил. Другим тоном. Спокойно:
– Получишь чин и двадцать золотых от меня. И молчи, ради всего святого молчи, понял? Говори что угодно, но о яде молчи. Это будет самая большая тебе от меня тайна. Если начнут слухи гулять, что отравили мол, – сразу молись Богу. Понял?
– Слушаюсь государь! – От страха Ушаков даже после царского пива протрезвел, как и не пил. Один страх остался. Но он все-таки ответил:
– Так ведь у нас слухи – что отравили – непременно пойдут. Как ни умер, а слухи, что отравили – будут. Как хочешь…
– А я проверю… Коли просто людская молва – будешь жить покойно. Но коли от тебя все пойдет – молись Богу. А я тебе обещаюся твердо: ни слова и никому не скажу, пока жив буду…
56
Весть о смерти Алексея Петровича, как ни старались «вверху», чтобы она за ворота крепости подольше не выходила, тем не мение очень скоро пошла гулять по городу.
Но никаких общепонятных действий, какие у нас предпринимают обычно широким порядком, когда человек умирает, не совершалось. Хотя узким порядком все шло обыкновенным образом. Только не все всё знали.
На соборной колокольне зазвонил колокол – как по покойнику.
Капитан Бахметьев, комендант Петропавловской цитадели приказ отдал двум своим гарнизонным солдатам-плотникам изготовить гроб на очень высокого человека.
Соборный священник отец Федор, тот самый, кто приобщил Алексея накануне святых тайн и исповедовал, обмыл и обрядил покойника.
А уже со следующего утра гроб с телом Алексея Петровича был помещен в «губернаторских хоромах», кои находились совсем рядом с собором во имя Петра и Павла. И кто-то уже ко гробу наведывался. Но полной известности не дали.
Более того. Траур объявлен не был. А было, в частности, как бы мы сейчас сказали «по дипломатическим каналам» извещено, почему никакого траура и не должно быть: потому что царевич умер преступником.
Вспомните, как радовались два солдатика, когда убедились что Алексей Петрович умер до казни. Они радовались тому, что царевич умер не как преступник, то есть не был казнен. А правительство, с ведома, и, конечно же, по позволению царя, объявило, что Алексей Петрович – преступник. Что и говорить – красноречивейшая разница в оценках.
Отец мертвого сына еще не видел. Зато Светлейший князь Меншиков потерял с радости голову, действовал, даже не спрашивая Благодетеля никаких по поводу покойника указаний. Пока указаний не было. Поэтому для Меншикова все было ясно: нужно не соблюдать траур, а скорым порядком вытеснять скорбный факт смерти августейшего государственного изменьшика ярким и веселым праздником. Надо только повод сыскать. И повод был сыскан, и праздник устроен – в честь девятой годовщины русской победы в Полтавской баталии.