Вот как, вполне приватным образом, с юмором царь обращается к Кикину немедленно после женитьбы последнего 9 июня 1711 года: «Грос фатер! Поздравляем вам с молодой бабушкою и прошу чтоб добра была ко внучку (т.е. к автору письма. – ЮВ), так как дедушка. Мы утешаемся вашими радостями, а у нас всяко бывает».
Легко можно понять, что получавший т а к и е письма от царя, Кикин, мог чувствовать себя вне царского глазу и царского контроля, и, поэтому мог отваживаться на действия, на которые мало кто мог тогда отважиться.
Что имеется ввиду?
Имеется ввиду радение Александра Васильевича о родичах своих, хотя уж кому-кому, а ему то было доподлинно известно, что Петр относится к таким фактам по-меньшей мере подозрительно. Но в данном случае, все сходило как нельзя лучше. Судите, читатель, сами.
18
Как-то, уже спустя время после женитьбы Алексея Петровича, в Риге, во время ужина царского, на который был запросто зван Кикин, Петр стал в сердцах сетовать на своих «детей» – т.е. на Алексея и на сноху Софию Шарлотту:
– Не возьму в толк никак – куды они деньги девают. Сам шлю изрядно. Данилыч дает без счету, а все не хватает им. Занимать, по слухам, начали. Что делать? Не миновать посылать к Алешеньке человека, чтоб за деньгами его досматривал, счет вел. Да вот беда: нет у меня сейчас такого человека. А нужен – край… Слышь, дедушка, а у тебя такого человечка на примете нет ли?
Удача сама плыла в руки. Случай на глазах приводил посадить на тепленькое местечко брата Ивана. Дрогнуло у Александра Васильевича сердечко, однако удержался, ярой радости не выказал. Ответил только коротко:
– Есть, Государь!
– Ну? – удивился Петр. – Я всегда знал, что у тебя есть все! Даже казначей в запасе имеется. А кто таков, скажи?!
– Скажу, Государь. То брат мой молодший, Иван.
Петр немедленно улыбку с лица согнал:
– Брат? А он, что, счетное дело знает?
– Знает, знает, не изволь беспокоиться, сам обучал.
Тут мы должны заметить, что в момент этого разговора брат Иван мог о двойной бухгалтерии и не знать ничего совершенно. Решение старшего брата было, скорее всего, как сейчас говорят, спонтанным. Такого случая Ивану Александр Васильевич упустить не мог. Он только между делом, про себя, попутно отметил: «Ничего страшного. Научу и помогу, если надо будет».
Разговор продолжился. Царь уже и задачу ставил: «Каждый месяц я должен точно ведать, сколь Алешенька и от кого получил, сколь потратил и куда, и каков есть остаток. И не только, еще раз говорю, по моим деньгам, а и по тем, что немцы станут давать Софии. Уразумел?»
– Уразумел доподлинно. Так я брату отпишу?
– Знаешь, не люблю я кумовства?!
– Знаю, Государь мой!
– Ну, а коли знаешь, отпиши ему так: попробуем, мол…
– Попробуем?
– Попробуем. Но отпиши: если хоть на толику малую подастся чаду моему и закроет глаза тогда, когда надо их держать открытыми; если хотя копейка к рукам пристанет – знаешь сам, что я с ним тогда сделаю. Да и ты, как советчик, не убережешься, уразумел?
– Уразумел.
– Ну, а коли так – отписывай, зови брата скорее сюда, посмотреть хочу, каков он есть, твой, Иванушка…
Угроза Петра была нешуточной. Все знали, каким страшным было падение всесильного Андрея Андреевича Виниуса, уличенного в казнокрадстве.
Но в то время Александр Васильевич о плохом не думал: вызвал брата Ивана и устроил его наилучшим образом. По крайней мере – так ему казалось. Александр Васильевич верил в свою звезду. Ведь он не заменим для Государя. До сих пор все с рук ему сходило. Деньги через старшего Кикина шли огромные. И царь верил ему крепко.
19
Братья теперь виделись часто. Александр Васильевич скоро обучил Ивана хитростям двойной записи. Братья быстро пришли ко мнению, что легкомысленный и говорливый царевич к новому казначею своему скоро привык, а перестав опасаться, опять-таки, в винных и пивных парах стал крепко проговариваться насчет своих монарших планов и надежд.
Когда Иван первый раз рассказал брату о тех планах и надеждах, не исключено, что Советник Адмиралтейства хотел было бежать к царю с доносом, но, поразмыслив, решил бежать пока погодить. Но скорей всего, обязал брата подробно записывать царевичевы застольные речи, а записи хранить крепко, чтобы никто о них раньше нужного времени не прознал. А когда этот нужное время придет, Александр Васильевич и сам не ведал. Может, и не придет вовсе. Думать-то безопаснее, чем записывать. И Александр Васильевич, как человек умный – думал. И было над чем.