Но как раз в тот момент, когда принцесса Вольфенбюттельская, в сердцах чуть не плюнув, повернулась от двери и хотела было действительно уйти, дверь вдруг отворилась и на пороге ее появился Алексис. Он держал в руках свечу и щурился, словно разбуженный. На голове его топорщился немецкий ночной колпак: некоторые явные достижения цивилизации Алексис использовал с удовольствием.
– Вы? – чуть громче чем нужно было, удивленно спросил Алексис. Голос его, как со сна, был слегка охрипший. А может быть, он и в самом деле… спал?
– Вы – спали?
– Спал, да.
– Впустите меня?
– Пожалуйте.
Но она войти не поторопилась. Сначала просто остановилась на пороге, повела глазами и сразу поняла, что в первой комнате никого нет. Тогда она быстро прошла до двери в спальню и хотела было ее открыть. Но… Так и есть. Заперто.
– Я так и думала. – сказала София Шарлотта. И спросила:
– Она – там?
– Кто? – чуть более удивленно, чем это было нужно, спросил Алексис.
– Жалкий комедиант! Таких бездарных актеров как Вы, в Неаполе забрасывают гнилыми помидорами, слушали?
– Я не понимаю, о чем вы. Что вы хотите?
– Что я хочу?.. Я хочу знать, где эта Ваша тварь, эта голубоглазая фурия… Она кто? Немка?
– Ах, вот оно что… Нет, она не немка.
– Она что, была с вами в Карлсбаде?
– Была. А что, лучше ли было бы, если бы мне ловили шлюх на улице?
– Где она сейчас?
– Не знаю.
– Не врите. Знаете. И я – тоже знаю!
– Ну и где же она – по вашему?
– Там! – твердо сказала София Шарлотта и показала пальчиком на дверь в спальню.
– Да? – весело спросил Алексей Петрович, и, подойдя к двери, тронул ее рукой. И дверь открылась. Шарлотта все также встала на пороге и осмотрелась. Сделать это ей было легко, потому что спальня была хорошо освещена. Но турецкая тахта была пуста. Правда, следы пребывания на ней человека были, и, притом, красноречивые. Мудрено было только верно ответить на вопрос – сколько людей на ней обреталось какие то минуты назад – один или больше.
Неожиданно для мужа, и даже наверное, для самой себя, София осторожно вошла в спальню присела на край тахты и попросила тихо:
– Давайте, поговорим.
–Извольте, ответил Алексис и присел рядом.
– Почему вы меня избегаете?
– Необходимо Вас беречь. Так батюшка приказал…
– Непонятно, почему… Потому что беременность началась, да?
– Да.
– Но вы меня, по крайней мере любите?
Тут Алексей Петрович заметно приободрился. Потому что твердо знал, что должен сказать в ответ.
26
– Мы с вами – не бюргеры и даже не какие-нибудь простые дворяне, у которых есть фольварк и тысяча моргов земли. Это они, да еще те, кто пониже могут рожать и растить детей по любви. А мы должны понимать, что брак наш не простой, а августейший. Любим мы друг друга или не любим, это никому не интересно. Это все чепуха. Поэтому я не могу ответить на ваш вопрос. А вы на мой.
– Это неправда, – явственно всхлипнула София Шарлотта в ответ. – Я вас люблю. Очень люблю.
– А я на этот счет не обманываюсь. И прошу Вас не обманываться. Нельзя любить человека, за которого выходишь по чужой воле.
– Нет, я хочу сказать что сначала я вас не любила, а потом полюбила. Верьте мне. Я Вас не обманываю…
– Сомневаюсь. Очень и очень сомневаюсь. Может быть, наоборот… Сначала вы очень рассчитывали на счастье со мною и готовы были полюбить… Как и я, грешный. А потом все полетело к чертям…
– Что полетело? Переспросила София Шарлотта.
– Боже мой, ну неужели вы еще не понимаете что сегодня я наследник только по крайней нужде? Отец… Не очень хочет передавать мне трон.
– А чего он хочет.
– Не ясно пока. Но я уже кое- что решил.
– И что же Вы решили? – Слезы в глазах жены – настоящие немецкие сентиментальные слезы высохли. София Шарлотта почувствовала опасность. И приготовилась к обороне.
– У русских есть такая поговорка «Насильно мил не будешь»…
– Что она значит?
– Она значит… Она значит, что нельзя любить того с кем спишь не по своей воле.
Шарлотта в ответ сначала молчала потом вдруг опять заплакала, стала говорить шмыгая носом и комкая платок.
– Да, для Вас, для моего мужа эта русская народная мудрость очень удобна.
Теперь настала очередь проявиться подозрениям Алексея Петровича.
– Да? И чем же эта поговорка мне удобна?