– Все очень просто Ваше Высочество. Ведь я – уродлива. И если бы не Вы, вернее, если бы не ваш отец, я бы, возможно, так никогда и не вышла за муж… Кто на меня посмотрел бы, н а т а к у ю… Конечно, если бы мой дорогой отец был побогаче, кто-нибудь и соблазнился приданным. Но ведь у нас ничего нет. Один титул и все. Теперь я должна быть всю свою жизнь благодарна.
– Кому?
– Вам. И Вашему отцу.
– Ну, я тут ни при чем. Меня ведь тоже никто не спрашивал…
– Это ужасно.
– Ужасно.
– Теперь у нас на двоих остается одна надежда.
– Да, я знаю.
– Да, именно. Что бы родился мальчик. Тогда мать будущего царя все сразу будут любить.
– Что Вы говорите!
– Ну хорошо. Пусть не любить. Но хотя бы относиться ко мне вы лучше будете?
– А я и сейчас к вам очень хорошо отношусь.
– Правда? – Глаза Шарлотты ярко вспыхнули, но тут же погасли. – А зачем вы эту… девку с собой привезли?
– Ну вот, опять вы… Вы что, ревнуете? Так я вам скажу… Она – не немка. И не русская. Чухонка или литвинка… И я не привез ее из Карлсбада, а вернулся с нею. Она не благородная. Простолюдинка. Мужичка. Она вашей ревности не стоит. Мне ее один – добрый человек дал.
– Как это д а л? Продал что ли?
– Отдал. Так будет вернее. Что бы мне не очень было грустить в дороге…
– И кто же он.
– Не важно, кто.
– Но все же… Скажите очень интересно. Я буду молчать.
– Некифор уступил. Вяземский. Который меня начинал еще грамоте учить.
– Я поздравляю Вас! – насмешливо ответила София Шарлотта. – Вы показываете в отношении слуг постоянство вполне достойное похвалы. Раньше этот «свет победы» учил вас только считать и писать. А сегодня продолжает наставлять вас в амурных мерзостях. Держите и далее этого человека рядом с собою. Осыпайте его своими милостями . С ним вы победите всех ваших врагов!
София Шарлотта перевела дух и продолжила спокойнее:
– Ведь это ужас – до чего вы легкомысленный человек… Ведь он знает о вас столько всего… Когда он откроет рот – это вам очень дорого обойдется…. Как же вы можете этого не понимать?..
Алексей после этих слов жены вдруг действительно похолодел. Мысли завертелись у него в голове одна другой страховитее.
27
… А что, если и в самом деле как-то те разговоры, которые велись в его, царевичевой «кумпании» станут хотя частью известны батюшке? Хоть что-то? Хотя бы самая малая малость?
Страшный пот прошиб Алексея мгновенно.
… Ведь он, батюшка-то, если что важное почует – церемониться не станет. Розыск откроет сразу. А розыск у нас, да в наше время – ой-ой-ой. Не дай господь! Ад кромешный форменный! Пойдут аресты, плети, пытки, дыба! Ведь у него в Преображенском такие мастера есть, что с двух ударов самые крепкие запоры отворяют! И поговорочка у преображенцев есть ух, какая: «Кнут – не Бог, но правду сыщет!»…
Люди в страхе начнут говорить что было и чего не было… Наговорят на меня… Хорошо, если отец просто наследства лишит, царского стола. Хорошо, если в деревню на жительство отправит… И в какую еще деревню… Может, в Фили, а может и в Каргополь, как Аввакума-протопопа дед мой… А может, и этого батюшке мало покажется и он велит меня во плети взять или на дыбу пошлет с огнем… Ох! Ужас какой… Думать надо, ох, думать надо, что делать… Бежать? Хорошо бы… А куды бежать? Куды бежать то?..
Вот таковы были мысли Алексея, после того как он проводил жену а потом, вернувшись к себе выпустил Ефросинью которая была в спальне Алексея заперта в платяном шкапу. Она особенно не испугалась, с некоторым только беспокойством ожидала окончания разговора сердешного своего дружка со своею немкою.
Она, повторим, не боялась. Она только немного опасалась: а вдруг немка станет обыскивать спальню да потребует отрыть шкап и обнаружит ее, Ефросинью…
Станет бить? У ней кулачки – маханькие… Не больно будет… Станет за волосья трепать? Чепуха! Мало что ли ее за волосья драли? «Вырвусь да убегу. А о н (т.е. Алексей – ЮВ) день-два от силы протерпит. Прибежит. Еще прощения молить будет. На коленях стоять… Крепенько я его, любезного, к себе бабьей путаю привязала. Покрепче веревки будет».
Так думала Ефросинья.
28
Алексей ушел – даже не обнял жену. Поклонился только. Это он делать умел. Запершись на ключ, София Шарлотта, наконец, дала себе волю: наплакалась всласть. А после того, как пришло некоторое облегчение – присела к столику у окна. Как образованная женщина давнего для нас XVIII века, она не только умела читать и писать. Она получала от чтения и письма удовольствие. Это удовольствие ей доставляли французские романы удобного формата и толстая тетрадь в обложке из темно-красного сафьяна, куда она писала все, что приходило в голову, в том числе, и прежде всего – черновики писем к матери – кусочками, по мере того как некоторые нужные мысли посещали ее.