Нам вполне понятно, почему Петр написал о монашестве. Монашество, как он понимал, полностью закрывало Алексею дорогу к трону. Но автор хочет обратить внимание и на другое: даже в этот раз отец дает сыну шанс. Нужно переменить только свой нрав и «нелицеприятно удостоить себя наследником». Но, хотя, как говорится, – написанного пером и топором не вырубить, автор все-таки усмотрел в этом условии, или, вернее сказать, почувствовал то, что Петр такого вот изменения личности сына-царевича не видит и даже не допускает. Отчего же тогда пишет?
А пишет, вероятно, в расчете на тех, которые будут читать написанное им после того, как земной путь царя Господь прекратит. Не хочется живому еще царю представать перед читателями сыноненавистником.
9
Однако, то, что вполне ясно и понятно было отцу, а также отчасти сегодня понятно и нам, – неясно и непонятно было сыну. Что делать то? Может быть, действительно, отец меняет гнев на милость? Может быть, стоит «нелицеприятно удостоить себя?» Но как это сделать? Не ясно…
Ясность понимания ситуации вносит А.В. Кикин. Для него напротив, совершенно понятно, что
– от стремления овладеть престолом Алексею Петровичу отказываться ни как не возможно. Почему? Заметим не лицемерно, что ежели отказ станет реальностью, то в этом случае рушаться до основания все честолюбивые надежды самого Александра Васильевича Кикина;
– монашество не в коем случае не может закрыть дорогу царевичу к престолу, ибо клобук не прибит к голове гвоздями, его снять можно;
– посему надобно «для виду» покориться отцовской воле и идти в монастырь, поелику батюшка ни за что в перемену сыновнего нрава не поверит.
10
И здесь как раз удобно особо заметить, что государь Петр Алексеевич по некоторым свидетельствам всерьез рассматривал вариант монастыря; но даже в выборе обители не думал давать сыну свободу – сам выбрал для него Тверской Успенский Желтиков монастырь на реке Тьмаке в четырех верстах от Твери. В книге «Православные русские обители» об этом говориться буквально следующее: «Обитель эта весьма достопримечательная… тем, что одно время в этом монастыре был заключен царевич Алексей, опальный сын императора Петра Великого. До сих пор сохранилась камера, где он был заключен». У нас есть некоторые соображения по поводу того, когда и на какое время Алексей попал в монастырь, но эти соображения идут значительно ниже по тексту. Здесь же нам кажется уместным добавить сведение К. Валишевского, по мнению которого Петр сам велел приготовить сыну такую келью, «которой принятыми мерами был придан вид тюрьмы». Валишевский и здесь не упускает возможности показать излишнюю с точки зрения цивилизованной и необъяснимую с той же точки зрения жестокость царя Петра.
11
Но совершенно неожиданно ход событий получает заметное ускорение. Потому что проходит после 19 января может быть неделя с небольшим, и в Санкт-Петербурге получили известие, что царь отправляется в Карлсбад на лечение и вызывает в Ригу, где он пока находится… А.В. Кикина с тем, чтобы тот сопровождал его, Петра, в Чехию.
Нет, нельзя еще пока сказать, что Петр в отношении проворовавшегося Главного советника Адмиралтейства сменил гнев на милость. Просто царь его взял. И все. Зная бойкость и опытность Кикина в торговых делах. Может, хотел купить что-то за границей…
Удача сама плыла в руки!
В кружке Алексея Петровича сразу же порешили, что Кикин искать возможность остаться дома не должен, а должен ехать в Карлсбад.
Для чего? Для того, что бы у кесаря сделать разведку. Разведку? Чего? Как? Ясности в этом пока не было. Но ехать – должен.
Дело все в том, что новый русский резидент в Империи Авраам Павлович Веселовский нашему Кикину был тоже близкий знакомец и даже приятель. Приятельство их велось с того, верно, времени, когда Александров в денщиках у Благодетеля обретался. Что выйдет из контакта с Веселовским, Кикин пока не знает. Но все берет на себя. И пусть Алексей Петрович на сей счет совершенно не беспокоится. Получится – получится, не получится – не получится. Что Бог даст.
12
Карлсбад зимой – не самое приятное местечко. Облачно. Сумрачно. То и дело срывается дождь со снегом.
Но Петра погода здесь почти не интересует. Он не обращает на погоду ровно ни какого внимания. Он ждет, давно уже ждет знакомого облегчения своим больным почкам (или «моей урине», как он часто говорит), жаждет этой чудесной тепловатой водички, попахивающей ощутимо заметно тухлым яйцом, ждет чудесную вареную свеклу, ждет капустный сок, ждет знакомого врача с совершенно непроизносимой фамилией со множеством шипящих, – словом жаждет облегчения.