– Значит?
– Значит, будем думать.
– Отдадите?
– Не знаю. Я один не решаю. Но скорее – нет.
– Знайте же, что если царевича вернут домой, там начнется такое, чего вы и представить себе не сможете. Даже в страшном сне.
– А вы господин Веселовский – можете себе представить это?
– Я – могу.
– Расскажите…
–Начнется розыск. Повальный. Людей будут хватать по доносам и допросам. А на дыбе и под плетьми любой человек признается в чем угодно.
– Дикарство…
– Совершенно справедливо изволили заметить. Но так и будет. Погибнет немало невиновных людей.
– Можно этого не допустить?
– Можно. Если царь умрет.
– Когда?
– Этого никто не знает.
– Мой дорогой Веселовский! Как же быть? Ведь если император укроет вашего… беглеца, а царь все же дознается – и доведет дело до войны, то мы на войну не пойдем. Это пока все, что я могу вам сказать заранее. Но ведь Вы сами сказали, что царь из-за сына вред ли будет воевать. В том числе и потому, что не окончена еще война против Швеции. Говорили Вы это?
– Говорил…
– Ну и прекрасно. На этом можно условиться предварительно. Вы вывозите царевича, мы его укрываем. Это пока все, что я Вам могу сказать заранее.
– Но, что же… – ответил Веселовский. – И за это – спасибо. – И вдруг спросил быстро:
– А какое содержание будет дано Алексею?
– А что, это так важно сейчас? Пусть не тревожится. Не обидим.
– Но все-таки?
– Тысячу золотых на месяц – хватит?
– Хватит! – Веселовский не скрыл на лице радости. И поклонился. А Шенборн только головой кивнул и сделал уже поворот – чтобы удалиться. Но Веселовский остановил его, сказав просительно:
– Мне нужен весомый повод, чтобы вернуться в Карлсбад…
– Чем же я могу помочь? – удивился вице-канцлер Империи чистосердечно.
– Лучше всего было бы, если бы я привез моему государю… маленькую записочку от императора Карла с пожеланием здоровья.
– А по своей воле Вы приехать разве не можете?
– Могу. Но лучше, если для этого будет повод. Петр очень не любит вранья…
Шенборн пожал плечами и сказал не вполне решительно:
– Ну, хорошо. Я попробую. Но не обещаю. – Потом подумал и добавил еще: «Если получится, то записочку заберете у часовщика. На днях». – Сказал, снова кивнул головой и вышел.
22
Требовавшуюся записочку от императора Абрам Павлович получил у Кеннера на следующий уже день. Из чего сделал для себя заключение, что цесарцы идеей заинтересовались и начали уже подыгрывать. Записочка была запечатана личной печатью императора на красном, очень дорогом сургуче. Получивши записочку, Веселовский с легкой душою погнал лошадей в Карлсбад, следующим днем вручил депешу Карла Благодетелю, а вечером они – Кикин и Веселовский – встретились все в той же удорожной закусочной на пути из Карлсбада в Хеб – как всегда поесть шпикачек и попить пива.
23
Сколь ни сдерживался Кикин, а было видно, что он буквально сгорал от нетерпения – так хотел вызнать о результатах переговоров по поводу Алексея Петровича. Но Веселовский, словно издеваясь, ко главному все не приступал: хвалил пиво и шпикачки, хвалил погоду, потому что в тот час из-за туч выглянуло солнце. И только когда и пиво и шпикачки были употреблены как следует и когда солнышко снова спряталось в тучах; когда Кикин не сдержавшись, заныл: «Ну не вынимай же душу! Скажи – «да» или «нет»? – Абрам Павлович уступил.
– Что «да» и что «нет»? – делая совершенно непонимающее лицо спросил Веселовский. – И вдруг глаза его просияли. Не мог долее сдерживаться…
– Ах, это… Все хорошо. Хозяева согласились укрыть ребятеночка. Будут присматривать за ним и давать на содержание по тысяче золотых в месяц. Доволен?
– Как еще доволен! – И Кикин засмеялся весело. Потом все-таки согнал веселье с лица и сказал:
– И у меня новость есть. Не знаю пока, как ценить. Тятенька чадови письмо написал. И почтарь Тонеев уже погнал лошадей.
– А что в письме, ведаешь ли?
– Нет, не ведаю. – погрустнел Кикин. – А кабы сведать, так как хорошо было бы… Я понимаю…
– Понимаешь, так сведай! Сведай, дружочек, сведай… Ты ведь каждый день, почитай, Государя зришь…
– Ну и что с того? Он со мной нынче мало о чем говорит. Все наказывает. Все недоволен.
– Надо сведать, надо!.. – Веселовский даже ладонью по столу прихлопнул, нетерпение показал свое Кикину.
– А хоть и узнаем – упредить не успеем все одно. Тонеев со вчерашнего дня в дороге. И не медлит. Погоняет, почитай, без остановок, я чаю.
– Стало быть, что? – спросил неизвестно кого Абрам Павлович. – Стало быть, получит царевич письмо отцовское и сам будет думать, ч т о ответить? А кто ему подскажет? Кто там вокруг него нынче отирается, доподлинно ведаешь ли? Ну? Чего молчишь?