Иакинфа всегда интересовала история, немало он читал и по истории войн. И сейчас, глядя на это единственное в своем роде произведение рук человеческих, он старался припомнить что-нибудь подобное на западе. И сооружено-то это все в глубокой древности! В те времена, когда искусственная оборона с помощью окопов и вовсе не была известна или употреблялась в великом несовершенстве. Впрочем, древность представляет нам подобные, хоть и более слабые, опыты и у египтян, и у мидян, и у сириян. Да и в Европе есть тому доказательства. Он читал, что по повелению римского императора Севера бриттами была воздвигнута стена от Карлилля до Ньюкастля длиною в восемьдесят английских миль. Иакинф усмехнулся: сколь незначительно это, впрочем, довольно крупное по европейским масштабам, сооружение римлян перед Китайскою стеною! Она-то тянется не восемьдесят, а две с половиной тысячи английских миль! Четыре тысячи верст и шестьдесят тысяч сторожевых башен! "Однако, — тут же подумал Иакинф, — ведь не удержала же эта хваленая стена ни монголов, ни маньчжуров от вторжения в Китай!"
Он так и сказал стоявшему рядом бошку.
— А тебе знай нада: даже Чингисхан ничево тут наделай не можина. Стена лезыти не можина, назад хади еси, — ответил тот.
— А как же он проник в застенный Китай?
— Обходана пути. С запада, через Кукунор.
— А маньчжуры?
Оказывается, и маньчжуры не могли взять Цзюйюн-гауня и ворвались в Китай на востоке, через Шаньхай-гуань. И то хитростью. Подкупили китайскую стражу, и та открыла им ворота крепости.
— Но отчего же теперь стена не поддерживается? — спросил Иакинф, указывая на башню, у которой они стояли. Башня обвалилась, в стене во многих местах виднелись зияющие провалы.
— Сечасы мынгула уже не стырашина.
— Отчего же? Я давно собирался вас спросить, господин бошко, что же случилось с этим народом? Ведь монголы — прямые потомки древних гуннов. А те перелезали через горы, являлись неожиданно, оглашали далекие границы бряцанием своего оружия. Да и при Чингисе монголы наводили ужас на весь мир. А вот теперь мы проехали всю Монголию и убедились, что они более походят на кочующих пастухов, нежели на те неудержимые орды, которые были так страшны в древние времена.
— Ихани упали и ослабали, савсему, савсему ослабели. И все лама, — сказал бошко убежденно.
По его словам, бессилие монголов для Китая благо. Вот потому-то управление Монголией посредством буддизма — одно из самых важных политических соображений Китая. Благодаря буддизму чувство милосердия истребило в монголах страсть к убийству, а вера в воздаяние за грехи обуздала их свирепость — вот что понял Иакинф из пространных объяснений бошка.
III
На ночлег остановились в небольшой крепости Нанькоу (что означает по-китайски — Южное устье) при самом выходе из ущелья. Это — последнее укрепление, преграждающее путь на Пекин с севера. Проехав через крепость, караван поворотил влево, где для миссии была приготовлена гостиница, у самой крепостной стены.
Гостиница была маленькая и тесная, хоть надпись на воротах, которую Иакинф попросил бошка перевести, и гласила: "Здесь благородные мужи наполняют высокие залы и собираются толпами".
Пройти в гостиницу надо было мимо кухни. Иакинф увидел огромные печи, котлы, пар и дым от готовящихся кушаний, его обдало жаром и облаком всевозможных запахов, острых и пряных. "Высокие залы" оказались низкими и длинными комнатами с двумя рядами нар, разделенных посередине проходом. На нарах сидели, лежали и спали китайцы. Все было закоптелое, темное, грязное, пахло скверно. Но усталость взяла свое, и Иакинф повалился на нары, едва дождавшись ужина.
Утром поднялись рано. Было совсем тепло. Казалось, Великая китайская стена, которую они дважды пересекли — у Калгана и на вершине хребта, была рубежом, за который даже порывистые монгольские ветры уже не могли перелететь.
Версты через три от ночлега перед путниками открылась необозримая долина.
Покрытый снегом хребет остался позади. Ущелья и долины с южной его стороны были усажены плодовыми деревьями, а пониже распаханы пашни под сарацинское просо, гаолян и пшеницу. Снега на полях совсем не видно. Всюду, куда ни кинешь взгляд, — селения и отдельные домики.
Дорога, тоже большей частью обсаженная деревьями, вилась между нив. Большие деревни попадались по дороге не так уж часто — версты через две-три. Но, как рассказывал бошко, китаец любит селиться на том самом участке, который принадлежит ему, а деревню избирает больше для какого-нибудь промысла, и потому там и сям разбросаны еще отдельно стоящие домики.