Старик размотал чалму и, спустив ткань на уши, завязал вновь. Дыханием он пытался согреть застывшие пальцы, растирал их шершавыми ладонями, но это не помогало. Только в ногах еще чудом хранилось тепло.
«Если б не валенки, было бы совсем худо».
На Мурода он не таил обиды. В глубине души даже гордился, что у него такой деловой, рассудительный и в общем-то заботливый сын. Иное дело — невестка… Черства, скупа, а уж лицемерна — другой такой не сыщешь. Для нее каждый приезд старика что наказание: хлопотать надо, готовить, к тому же лишние расходы… Но ведь вида не подаст, все с улыбкой, с улыбкой… Где только Мурод подцепил ее?! Прости господи, разве человека узнаешь сразу. До прошлого года он и сам думал, что счастье улыбнулось сыну, женился на умной, домовитой женщине, но потом понял, что ошибся…
Миновав очередной поворот, машина остановилась под нависшими скалами. Рашид выпрыгнул из кабины, полез в мотор. Видимо, что-то у него там случилось, а может, просто решил проверить. Повозившись немного, он захлопнул капот и обошел машину, постукивая носком сапога по скатам колёс. Удовлетворенный осмотром, заглянул в кузов.
— Замерзли, амак?
— Совсем закоченел.
— Я старался ехать потише, чтоб не так продувало. Потерпите, через часок доберемся. Впрочем… — Рашид снял с себя полушубок. — Надевайте.
— А как же ты?
— В кабине тепло… Раньше нужно было б, да не догадался.
Старик, набросив на себя полушубок и поглубже втянув руки в рукава халата, уселся поудобнее.
Машина тронулась.
…Значит, он сам долго ошибался в невестке. В прошлом году, изрядно соскучившись, он взял с собой ведро раннего винограда, четыре дыни и поехал к сыну.
Гостил он уже два дня, обошел магазины и рынки и был всем доволен: и городом, и собой, и сыном, и даже невесткой, которая, надо сказать, была само внимание, не знала, куда его, свекра, посадить и чем угостить. Старика прямо распирало от самодовольства. Каково же было его потрясение, когда он вдруг услышал, что все это не что иное, как маскарад.
Утром третьего дня, одевшись, он стоял в прихожей в ожидании сына с невесткой, которые задержались в дальней комнате. Тут он вспомнил, что оставил на подоконнике в гостиной свой нож, вернулся за ним и хотел уже уйти, как услышал голос невестки. Его поразил раздраженный тон.
— Да, да! — срываясь с шепота, выговаривала она Муроду. — Когда он здесь, я не выхожу из кухни. Язык уже не поворачиваемся повторять: ешьте, пейте…
— Не забывай, что он мой отец и приехал не к кому-нибудь, а к сыну. А сейчас дай денег и не морочь мне голову, он ждет.
— Вот, вот, опять деньги… Мой бедный отец бегает, хлопочет, договаривается, чтобы на базе оставили гарнитур, а ты уже месяц не можешь привезти его. Откуда у нас столько денег, чтобы швырять их на каждом шагу?
— Ты мне плешь проела своим гарнитуром. Все тебе мало, когда только насытишься…
О чем еще они говорили, старик уже не слышал. Ошеломленный, он вышел во двор и стоял, покусывая кончик уса. Во рту у него было горько.
Когда показались молодые, ничто не напоминало о недавней перебранке. Мурод, правда, выглядел рассеянным, но на лице невестки играла улыбка.
Потом уже, спустя много времени, боль старика улеглась, и он даже пытался оправдать невестку. Конечно, она еще молода, у нее свои заботы, и откуда ей знать, что ему, старику, не нужны ни их деньги, ни их угощения, — были бы они здоровы и счастливы.
И все же жалко было Мурода…
Машина, вырвавшись из ущелья, пошла на спуск и за Соленым ручьем выкатила на равнину. Приподнявшись в кузове, старик увидел впереди первые строения Хайрабада. Издали полустанок напоминал одинокого путника, затерявшегося в безбрежной степи. Ветер мешал смотреть, застилал слезой глаза. Старик, плотнее завернувшись в полушубок, снова приткнулся к ящику. Впервые он почувствовал боль в висках. Голова его слегка кружилась.
В городе уже гасли огни, когда наконец старик со вздохом облегчения остановился у многоквартирного дома. Еще на подходе он высмотрел на втором этаже знакомые окна и удивился: в них не было света.
«Неужто спят?»
Утихшая было тревога вспыхнула с новой силой. Не дав себе передохнуть, он вошел в подъезд и, задыхаясь, с трудом переставляя беспомощные ноги, стал подниматься по лестнице.
У обитой дерматином двери старик поставил корзину, рядом положил дыню и осторожно нажал на кнопку звонка. Из глубины квартиры отозвался мелодичный бой колокольчика. Выждав немного, старик скова позвонил, потом еще раз и еще: ни звука шагов, ни голосов.