Среди солдат ходит слух, что женщины в рейхе изменяют нам. Они добропорядочны во всем, кроме того, что ниже пояса. Поделись со мной, пожалуйста, своим мнением на этот счет.
Вчера мимо нас провели несколько десятков пленных русских женщин в солдатской форме. Если бы их отмыть одеколоном № 4711, то они выглядели бы не так уж и отвратно. Но может статься, что у наших солдат уже притупилось зрение. Один наш парень из Гельзенкирхена тотчас же изъявил готовность охранять этих женщин-солдаток и допрашивать их одну за другой. Другой солдат сказал, что этих бестий нужно раздеть, бросить на корм войскам, а затем расстрелять. Из этого ты можешь сделать вывод, что и мы, солдаты, дичаем понемногу в отношении прекрасного пола. Но я все-таки лучше дождусь встречи с тобой у нас дома.
И еще одна сверхважная новость: у немецких солдат завелись вши! Позавчера я уничтожил на своей голове три вражеских «танка». В нательном белье «партизаны» также устроили свои гнезда. Мы ожидаем скорейшей доставки средств по уничтожению вшей. Но ты не бойся, когда я приеду в отпуск и заберусь к тебе в постель, то вшей у меня не будет.
Мне тоже довелось принять участие в победе под Смоленском. Было превосходно видно, как наши пушки нанесли удар по врагу и обратили в бегство конницу казаков. Вечером после сражения наш император на коне обозревал это место после того, как мы уже отнесли в сторону мертвых и раненых, чтобы они ему не мешали. Как нам затем сообщили офицеры, он объявил, что дорога на Москву открыта и что следует рассчитывать на вступление Великой Армии в царскую столицу до начала зимы.
Коричневое поле, ни единого зеленого пятнышка до самого горизонта, всюду лишь эта песочного цвета масса, которая шевелилась в разные стороны. Издали все это выглядело, как свалившаяся с неба саранча, посланная, чтобы дочиста обглодать землю.
— Так много людей в одной куче я никогда еще не видел, — заявил Роберт Розен.
У Вальтера Пуша было чувство, что все это напоминает столпотворение людей в праздник тела Христова, а Гейнцу Годевинду пришло на ум сравнение с рыбным рынком в Гамбурге, где по воскресеньям собираются тысячи людей.
Пленные сидели прямо на земле, жевали травинки, уставившись, кто в землю, а кто в небо. Казалось, что они разучились говорить и петь, нигде не играла губная гармошка. Свои шинели-скатки они использовали в качестве подушек, положив их под голову, одеялом им служило безоблачное небо. У них были застывшие круглые, как луна, лица с выступавшими скулами, узкий азиатский разрез глаз, усы, как у отца народов — Сталина. Но были и юные розовощекие лица, которые уже и не помнили, когда они улыбались в последний раз. Поскольку по дороге двигались немецкие войска, то им пришлось сойти в поле. Там они расположились и ждали, когда им дадут команду на дальнейшее движение. Никто из них не смотрел на дорогу, никто не поднимал руку в приветствии. Погруженные в свои мысли, сидели они на земле, которая была еще достаточно теплой и сухой. В сотне метров от них стояли вооруженные часовые, подобно пастухам, охраняющим свое огромное стадо. Не хватало лишь собак.
Четверть часа шли они мимо этого лагеря военнопленных. Роберт Розен представил себе, сколько же эшелонов потребуется, чтобы доставить этих людей в Германию. Часть из них не выдержит дороги. А что будет с больными и ранеными? Мыслимо ли было разбивать такой лагерь для сотен тысяч людей? Гигантская цифра разрушала осознание происходящего и уничтожала любой признак человечности. Десятку людей можно помочь, но когда перед тобою сотни тысяч, то ты уже стремишься отвернуться от них. Люди погибают поодиночке, превращаясь в точку на местности, в песчинку на просторах пустынь. Кто будет их кормить? Они объедят все траву на полях, их будут гнать, как скот к рекам на водопой. Им придется переправляться через Березину, слава Богу, летом, когда на реке нет льдин. Если прольется ливень, то людское стадо будет изнемогать на полях, промокнув до нитки, и ждать солнца, чтобы высохнуть. На сотню тысяч у них нет ни одного зонтика. Время от времени кто-то из них умирает, когда же наступает ночь, то умирают многие. Так уж всегда бывает, что среди сотен тысяч часть из них умирает именно ночью. Когда дорога освободится от войск, то конвоиры прикажут пленным продолжить движение. Некоторые из них с повреждениями ног останутся лежать на месте, другие упадут от изнеможения в пути или же их просто не удастся добудиться. Что будет с ними? Может быть, подъедет карета Красного Креста и увезет их в госпиталь, где имеются белоснежные постели? Нет, на такую роскошь война не раскошеливается. Хищные птицы уже знают, почему они кружатся над этим лагерем бедствия.