— Хозяин еще не знает обо всех преступлениях, которые вы совершили в его отсутствие. А также о преступлениях гнусного отродья, которое ты зовешь Кариоки. До сих пор я заступался за твою семью, старик. Но теперь ты заплатишь сполна. Завтра на рассвете твоя дочь Кина станет моей служанкой. Никаких ей торжеств! Будет на этой циновке!
— Мой сын не совершил ничего дурного, великолепный Баба. А моя дочь не может говорить.
— У нее хватит других достоинств. Я и так слишком долго ждал. Ей уже двенадцать. Кто еще проявил бы такое терпение? Завтра же с восходом солнца ты приведешь ее ко мне, или я раздавлю твоего единственного сына, как зерно между жерновами.
— Я вижу, вы вскрыли конверт, — проговорил вождь после длительной паузы.
— Выбирай, что тебе можно видеть, старик! Если я увижу в хижине твоего сына вещи, украденные из отеля, он живо очутится в английской тюрьме. Убирайся! Ступай, скажи Кине, какое счастье ее ждет. Пусть приготовится.
Выпроводив бедного старика, Оливио развернул письмо Васко Фонсеки лиссабонскому поверенному, где Фонсека подтверждал, что является единственным внучатым племянником покойной донны Кастаньеда. Несомненно, писал Фонсека, сеньор Гама получит вознаграждение за сложный и кропотливый труд по передаче наследства многоуважаемой тетушки в руки законного наследника. Но уже сейчас, требовал автор письма, поверенный должен изыскать способ перевести крупный аванс в «Стандарт-банк Южной Африки» в Найроби, так как Фонсека собирается вложить деньги в покупку земли здесь, в Британской Восточной Африке.
Оливио запечатал конверт крохотными капельками расплавленной канифоли, переписал адрес и вернулся в «Белый носорог» — распорядиться насчет ужина.
Он бесшумно вошел в столовую и, пристроившись под чучелом барсука, осмотрелся.
Прекрасно знакомый с кое-какими потребностями своей хозяйки, он моментально понял, что леди Пенфолд сгорает от неудовлетворенного желания. Из бирюзового платья с огромным вырезом выпирали костлявые ключицы. Когда она вставала, казалось — платье вот-вот свалится с нее, как с вешалки. От карлика не ускользнуло, что под столом она злобно сжимала кулаки. Вот бы вложить ненасытную похоть леди Пенфолд в организм другой женщины! То, что внушает отвращение в леди Пенфолд, было бы неотразимо в другой.
— И почему эти дебильные кикуйю не способны хоть что-нибудь делать как следует? — возмущалась Сисси. — Даже не могут разогреть подливку. Вон как загустела — жир плавает сверху!
— Нет плохих солдат, — пробормотал Пенфолд.
— Это еще что значит?
— Старая полковая поговорка, дорогая. Нет плохих солдат, есть плохие генералы.
— Ты не слушал, что я сказала, — заявила Сисси, кладя конец дискуссии. Ей вдруг бросились в глаза морщинки у нее на руках. Господи, как страшно стариться!
— Попробуйте, Райдер, надеть мои старые сапоги, — предложил тем временем ее муж — больше для того, чтобы сменить тему разговора. На душе было скверно: он снова потерял Анунциату. Но разве можно обижаться на юного Райдера? Пусть берет сапоги, впридачу к любовнице. Пенфолд продемонстрировал гостю блестящие темно-коричневые «веллингтоны». — Они старше вас, мой мальчик, но при надлежащем уходе им не будет сносу. Мне, с моей больной ногой, они вряд ли понадобятся.
— Вы очень великодушны, сэр, — сказал Энтон, изо всех сил стараясь поддерживать разговор. Анунциата ласкала пальцами ног его ступни. Хоть бы карлик не заметил! На мгновение перед его мысленным взором встала картина: обнаженная Анунциата седлает его, лежащего на песке. Ему не терпелось снова ласкать ее. В то же время он спрашивал себя: как бы это было с Гвенн?
— Как ваши уроки стрельбы из винтовки? — спросил Пенфолд Анунциату.
— Кажется, я была слишком нетерпеливой, — ответила она, останавливая взгляд бархатных карих глаз на Энтоне. — Но я уверена — наш юный охотник научит меня своим правилам. Да, мистер Райдер?
— Сделаю все от меня зависящее, мэм. — Энтон с трудом отвел глаза от ее пышного бюста. Хорошо бы кое-что попробовать. Может, сегодня ночью она впустит его в свою комнату?
Оливио бесстрастно наблюдал за этой сценой.
Кажется, леди Пенфолд что-то подозревает. Неужели она права и эти двое согрешили в буше? Вполне возможно. Ревнивая стареющая женщина безошибочно определяет такие вещи.
В самом деле, за ужином молодой человек держался несколько рассеянно. Делал вид, будто не обращает внимания на знойную красавицу. А Анунциата кажется еще увереннее, чем прежде. Но как же вопиющая разница в возрасте? Португальская богиня как минимум на десять-двенадцать лет старше своего избранника.
Карлик выскользнул из столовой. Бесшумно отпер чулан, где хранились ружья. Там, на полке из камфорного дерева, среди оружия его светлости он обнаружил винтовку Энтона. Прижал к дулу чуткие ноздри. Нюх никогда не подводил его! Он втянул носом воздух. Никаких следов выстрела! Никаких запахов, кроме запаха хорошо смазанного оружия. Из винтовки ни разу не стреляли! Новая ложь! Что делать честному человеку в этом гнезде воров и лицемеров?
После ужина его помощник отнес на веранду кофе и бренди. Сисси покрутила ручку проигрывателя. Ее муж, стоя на крыльце, курил сигару. Анунциата подошла к нему.
— Прости, Адам. Но ведь ты женат.
— Я понимаю, — ответил Пенфолд, стараясь не выдать глубокой грусти. — Должен признать, он славный юноша. Налить тебе бренди, дорогая?
— Закрой дверь, мой дикий цветок, и встань рядом со мной на коврик, — ласково молвил Оливио, когда Кина вошла в его бунгало. Она упорно смотрела в пол. Руки опущены и сжаты в кулачки.
— Это мой дом, ты можешь надевать один фартук или юбочку, как в деревне. Сними это безобразное английское платье. Оно годится для отеля или для церкви.
Дрожа от страха, девочка стащила платье через голову. С обвивавшего талию шнурка свисала крохотная кожаная юбочка. Карлик приблизился. Его рот находился на уровне ее пупка. Оливио поднял глаза и изобразил улыбку. Потом обошел Кину кругом. Он пришел в восторг от мускулистых рук и спины девочки, от ее длинной шеи и неправдоподобно пышных грудей. Он прижался носом к ее коже и принюхался. Кина вздрогнула. Оливио снова втянул ее запах.
— Ты чистоплотна для кикуйю, — был вердикт. Он приложил ладонь к немного выпуклому животу девочки. У нее напряглись мышцы. Ни единой складки жира! Только мускулы — как у здорового дикого животного! Карлик зашел сзади и, приподняв юбочку, взвесил на ладонях ягодицы. Он столько ждал!
— Встань на колени, — приказал он, — и не двигайся.
Со стороны деревни сквозь жалюзи проникал раздражающий карлика шум. Деревня готовилась чествовать ее брата. Теперь, когда Кина опустилась на колени, их лица оказались вровень. Торс Оливио был длинноват для ног, но он рассчитал, что, если встанет на табуретку, Кина сможет ублажать его французским способом. У нее как раз подходящие груди.
Он приподнял ее лицо за подбородок так, чтобы их взгляды встретились. В деревне ударили в барабан. В глазах Кины загорелись искры. На каких-нибудь несколько секунд Оливио утонул в опасной глубине этих черных глаз.
— Не слушай этот дикий шум. Здесь, со мной, у тебя будет другая жизнь. С Оливио Фонсека Алаведо тебе не грозит ужасная церемония, когда у тебя отрежут драгоценную часть твоей женской плоти и швырнут шакалам, чтобы ты никогда не изведала наслаждения. Ты не будешь спать в провонявшей дымом лачуге, ненавидимая старшими женами презренного варвара — твоего мужа. Тебе не грозит через пять лет состариться, и твои груди не станут похожи на вымя масайской коровы, потому что ты будешь каждый год приносить по детенышу. Твой стан не согнется от непосильного труда на кукурузном поле, в то время как мужчины будут лакать спиртное. Нет. Здесь ты станешь ученицей Оливио Фонсеки Алаведо и его королевой.
Схватив со стола ножницы, карлик разрезал нитки, на которой держались желтовато-красные бусы, висевшие у нее на шее, предплечьях, запястьях и щиколотках. Все они были сделаны из скорлупы яиц страуса или засушенных ягод и плодов инжира. Когда эти сокровища посыпались на ковер, глаза Кины наполнились слезами. Оливио вцепился ей в мочку левого уха, чтобы, причинив минимум боли, вырвать медный обруч.