На двери не было ни номера, ни ручки, что весьма озадачивало, но стоило только Леви поднести ладонь поближе, как дверь со скрипом приоткрылась. Неуверенно толкнув её, девушка вошла в комнату. Такого количества стеллажей она не видела даже в библиотеке. Лабиринтом они уходили куда-то вглубь, в самую темноту, куда не дотягивались слабые солнечные лучи, проникающие через единственное окно у входа. Оглядевшись, Леви не заметила ни светильников, ни ламп, вообще, ничего, чем можно было бы осветить себе путь среди сплошных полок, доходящих до потолка.
От одной мысли о том, что может подстерегать её дальше, Леви вздрогнула. Может, стоило бросить всё и вернуться к девочкам? Вместе они точно смогли бы что-нибудь придумать и поскорее закончить задание. Они бы точно простили её за то, что она солгала им и в одиночку пошла навстречу неизвестной опасности. Прости ли бы?
Леви тряхнула головой, отгоняя все мысли. Нет. Она должна сделать всё сама. Починить то самое «что-то», которое сломал Гажил. Ведь вторым, что она решила для себя, после того, как поняла, что мужчиной дыру в груди не заткнуть, было найти своё место в жизни. Стать кем-то, кто наслаждается тем, чем занимается, а не страдает от нереализованности. Быть может, решение всех проблем и было именно в этом – в поиске своего призвания?
Сложив карту в карман платья и настроившись на заклинание, Леви твёрдо решила, что сможет сделать всё сама, без помощи девочек. И, уж точно, без помощи Джета и Дроя, от которых всегда было только больше проблем, чем пользы, или без вездесущего Гажила, знающего только язык силы. У неё ведь есть всё, что нужно – знания. Поэтому успех точно у неё в кармане.
Наколдовав слово, источающее свет, как фонарь, Леви вошла в лабиринт. На полках снизу доверху в специальных выемках лежали небольшие стеклянные шарики. Они поглощали свет и казались матовыми, но если приглядеться чуть лучше, то можно было заметить, как внутри них клубился дым. Какой-то странный дым, потому что иногда он почему-то принимал очертания человеческих фигур.
Сердце Леви учащённо забилось, а дыхание сбилось. Она совсем не понимала, что происходит, но всё равно упорно продолжала идти вглубь лабиринта. Ни единого звука не доносилось больше до её ушей, а солнечный свет остался далеко позади. С каждым шагом ей всё больше начинало казаться, что её тянули вперёд какие-то потоки энергии, очевидно, те самые, что она сама же и обозначила на карте.
«А, может, ну, её – эту самореализацию?», – испуганно подумала Леви, потеряв счёт времени в этом бесконечном лабиринте.
Стены-полки начинали давить, и ещё чуть-чуть и Леви точно развернулась бы и бросилась назад – прочь из комнаты, но тьма, будто почувствовав это желание сбежать, начала рассеиваться. Пройдя ещё несколько метров, девушка попала в центр комнаты-лабиринта. Здесь стеллажи уже образовывали круг по периметру, оставляя посередине достаточно места для стойки с огромным светящимся стеклянным шаром. Молочный, холодный свет тончайшими нитями тянулся от маленьких шариков на полках к нему.
Ведомая любопытством Леви подошла к шару и осторожно коснулась его кончиком пальца. Вмиг голову её наполнили сотни тысяч видений. Какие-то обжигали своей яркостью и чёткостью, какие-то, наоборот, едва тлели, но объединяло их одно: ничего развратней этого Леви не видела за всю свою жизнь.
Образы калейдоскопом сменяли друг друга, заставляя Леви краснеть и бледнеть одновременно. Она подумала, что пора было бы убрать руку, остановить это безумие, и так не вовремя вспомнила про девочек, которым точно придётся рассказать о своей смущающей находке. Внезапно видения остановились и сфокусировались, а желание покинуть эту комнату и забыть обо всём усилилось в стократ.
На глазах у Леви мистер Бэйл ласкал Кану у себя в кабинете; раскрасневшаяся Эрза стонала от удовольствия на кровати в объятьях призрачного Джерара; Люси нежно целовала Джувию в гостиной на диване, а затем в спальне таяла на руках у не настоящего Нацу; а Джувия с псевдо Греем лишалась невинности. Увидев всё это, девушка, наконец, поняла, что же заставляло напарниц вести себя так странно эти дни. Логичными и обоснованными стали изоляция Каны на один день, неловкое молчание во время ужинов и бесконечное смущение, появляющееся в присутствии мистера Бэйла.
В каком-то смысле МакГарден стало даже немного обидно за то, что только её не посещали призраки, исполнявшие эротические фантазии, и обделил своим вниманием хозяин замка. Будто она была чем-то хуже остальных.