— По-моему, ты уже достаточно пробыла капитаном, — гордо продолжал настаивать на своем Пратт, ведь отступать ему было уже некуда. — Или ты скажешь, что до сих пор безупречно справляешься со своими обязанностями? Моя карта привела нас на остров, полный сокровищ, а твоя неосмотрительность — в эту ловушку.
— Да как раз твой остров, Хельмут, и был мышеловкой! Сыр там доступен только той крысе, которая готова, убегая, отгрызть себе лапу… А это — так, мелочи, временные неприятности.
— Какой сыр… какие лапы… мы все еще о Мимолетном острове говорим?.. Ах, не важно. Шивилла, послушай меня, мы ведь старые друзья… Я ведь не со зла все это затеял, я до сих пор очень хорошо к тебе отношусь. Но все равно считаю, что тебя самое время низложить. Это для твоей же безопасности… Ты же помнишь, что сказал сама-знаешь-кто? И после этого с твоей стороны будет просто безрассудством продолжать бороздить моря. Смирись с тем, что ты — не твой отец. С самого начала тебе пророчили судьбу пиратской королевы, но ты не оправдала общих ожиданий, уйдя в так называемый «честный заработок». Бабскую природу же не искоренишь, хоть ты пей, кури, ругайся и даже отливать стоя научись, все равно она рано или поздно свое возьмет. Так почему бы тебе тихо-мирно не сложить свои полномочия? Я тебя не обижу, заслуженную долю добычи ты получишь, а когда отвезем тебя на сушу, станешь уж совсем порядочной обеспеченной женщиной. Вот, например, выйдешь замуж за своего доктора, мелких рыжих спиногрызов нарожаешь — чем плохо…
— Хватит!!! — рявкнула Шивилла так, что в воздух, громко галдя, поднялась испуганная стайка чаек, рассевшаяся на реях. — Я не потерплю, чтобы какой-то старый боров так унижал и оскорблял меня на моем собственном корабле!
— А мне кажется, что большинство наших меня поддержит. Так ведь, парни?.. — пират с надеждой осмотрелся по сторонам, но все те, кто вчера с радостью поддакивали и подпевали ему, сейчас молчали, как воды в рот набрав. Несостоявшиеся бунтари благоразумно отвели взгляды и прикусили языки, неожиданно вспомнив о том, какой это тяжкий грех — предательство, и на палубе на несколько секунд воцарилась такая тишина, что можно было расслышать, как негодующе скрипнул зубами Хельмут. Сегодня он проиграл.
— Ты знаешь, какая награда ждет бунтовщиков. Рея! — мадам Гайде вскинула руку с поднятым указательным пальцем вверх, окончательно отбив этим жестом охоту чаек использовать рангоут «Золотой сколопендры» в качестве насеста.
— Постой… Деточка, ты же не сделаешь этого с дядей Хельмутом… Ты не сможешь, уж слишком долго мы были добрыми друзьями. Да я тебе в отцы гожусь…
— Не годишься, — сквозь зубы процедила девушка. — Но в одном ты прав, я не смогу этого сделать. Поэтому я и не королева пиратов… на твое счастье. Схватите его и заприте в карцер! — приказала она, но матросы что-то тоже не торопились этого выполнять. — Вы что, оглохли, или я неясно сказала?! Потому что предложение с реей все еще остается в силе. Для всех.
Несколько молодцев тут же подскочило к пирату с двух сторон, так как двоим или даже троим было с ним не так-то просто справиться, и повисли на его руках. Но капитан, чья песенка была уже спета, особо и не пытался сопротивляться.
— Кэп, вы все еще на «Сколопендре» — у нас здесь нет карцера, — заметил боцман.
— Ну что за занудство… «Заприте его где-нибудь в трюме» — звучит не так солидно. Так действуйте же! И снабдите заключенного запасом выпивки, чтоб не скучал в одиночестве. Выпьешь, Хельмут, за мою баснословную щедрость, милосердие… и здоровье. Это я все по-дружески, для твоего же блага, — с издевкой в голосе добавила ему вслед рыжекудрая. — Ты мне потом еще спасибо скажешь, что не сдала тебя, как того самого «сбежавшего капитана».
— А что делать с этими двумя? — вопрос касался, разумеется, Армина и Самуэля. И последний при этом так многозначительно посмотрел на Гайде, словно бы ему было известно то, чего не знали другие, и проговорил:
— Взываю к вашему хваленому милосердию, мадам. Вы же знаете, я никогда не был противником вашего правления…
— А эти… Просто следите за ними в оба. Чтобы мальчишка не сделал никакой глупости, а этот весельчак ничего лишнего не ляпнул.
Хельмута Пратта увели и заперли в самую дальнюю, тесную каморку, которая меньше всего была завалена золотом. Там пират, конечно, немного побуянил для порядка, а в скором времени надрался с горя и принялся дурным голосом горланить песни нецензурного содержания. Поначалу его рев, доносившийся из-под палубы, несколько раздражал, но все очень скоро привыкли, а некоторые даже начали вполголоса подпевать… На фоне давешних событий радость экипажа от чудесного капитанского исцеления казалась несколько наигранной, даже судовой врач не столько вздохнул с облегчением, сколько подозрительно поглядывал на Шивиллу, будто бы силясь разглядеть в девушке какую-то примету, по которой можно было бы определить, подменили ее или все-таки нет. Но мадам Гайде косые взгляды были до лампады, она была выше их всех и намеревалась поскорее решить все свалившиеся на ее отнюдь не хрупкие плечи проблемы, для чего собрала вокруг себя всех, за исключением вахтенных, от первого помощника до последнего салаги. Совет держали довольно долго, капитанша с выражением напряженной сосредоточенности на лице выслушивала информацию обо всем том, что происходило за время ее «отсутствия», старалась ничему не удивляться и не подавать виду, словно слышит что-то в первый раз, периодически одобрительно кивала или нервно выстукивала пальцами какой-то марш.