Он торопливо ходит по комнате, разъяренный.
― Деклан, ты так много всего не знаешь. Так много я не рассказала тебе, потому что не могла.
― Ты могла, ты просто была слишком эгоистична.
― Ладно, да. Ты прав. Я была эгоистичной. Эгоистичной и напуганной. Но ты любил меня, верно?
― Я не знаю, кто ты, черт побери! Расскажи мне. Расскажи мне, кто ты, потому что я, черт побери, в замешательстве сейчас.
― Я не знаю, ― скулю я и затем встаю рядом с ним.
― Ты знаешь.
― Нет. Я хочу знать. Я пытаюсь.
― Что это вообще значит?
― Я не знаю!
Пройдясь по комнате еще несколькими быстрыми шагами, он, наконец, сдается и идет к двери.
― Я больше не могу выносить это дерьмо.
И затем он уходит, даже не беспокоясь, чтобы закрыть за собой дверь.
Из меня вырывается рыдание — громкое и мерзкое. Я не ожидаю от него, что он поймет или даже захочет понять. Я больна, я понимаю это. И понимаю, что он никогда не вернется ко мне, но от этого боль не становится меньше, особенно, когда он уходит от меня.
― Элизабет! ― кричит Айла настойчиво, когда врывается ко мне в комнату.
Я мгновенно беру себя в руки, сглатывая рыдания и вытирая лицо.
― Я в порядке. Прошу прощения за срыв, ― говорю я, слабо симулируя хладнокровие.
― Прекрати это! ― ругается она, когда берет меня за руку и тянет, чтобы сесть на кровати.
― Я в порядке. Правда.
И по жалостливому выражению ее лица, я знаю, это ни в малейшей степени ее не убедило.
― Что паренек МакКиннон делал здесь? Ты не упоминала, что знакома с ним, когда мы обсуждали его тем утром.
― Я сожалею, Айла, ― говорю я спокойно, когда мое дыхание выровнялось.
― Сожалеешь?
― Я знаю Деклана, просто не хотела, чтобы кто—либо знал об этом.
Ее большой палец поглаживает меня по руке, глядя на меня, и наконец, она говорит:
― Это он. Он твоя потерянная любовь. ― Она не спрашивает, только утверждает то, о чем догадалась.
Я киваю и извиняюсь еще раз, за то, что притворилась, что не знала, кем он был в тот день.
― Я озадачена. Я думала, ты сказала мне, что он умер.
И сейчас я должна солгать, потому что я не могу рассказать ей правду.
― Я думала, что будет проще притвориться, что он мертв. Было только больнее от мысли жить с ним в одном мире и в то же время не быть с ним.
Она кивает, и на ее лице появляется печальное выражение.
― Я сожалею, что лгала тебе.
Качая головой, она утверждает:
― Не надо. Твое сердце разбито, тебя можно понять.
― Но это непростительно.
― Это так, дорогая.
Мы сидим так некоторое время, и она продолжает держать мои руки, затем добавляет:
― Он казался немного злым.
― Так и есть. Но если не возражаешь, я бы предпочла не обсуждать это.
― Конечно, ― отвечает она. ― Я могу что—нибудь сделать? Сделать что—то для тебя?
― Спасибо, но я в порядке.
― Тогда ладно. Ну, я оставлю тебя. Спокойной ночи.
― Спокойной ночи, ― говорю я, когда она выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.
Я остаюсь на кровати, не двигаясь, и одна со своими мыслями. Я полностью истощена, когда поворачиваю голову в сторону и смотрю на свой багаж.
Может, я могу остаться еще на некоторое время.
Я знаю, что не должна. Знаю, что мне нужно уехать и исчезнуть из жизни Деклана, чтобы он мог двигаться дальше и исцелиться. Пытаться объяснить ему все — проигранное дело. Но может это не имеет значения, потому что в конечном итоге он прав. Я облажалась, и ничего из этого не имеет смысла.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, подходя к машине Лаклана, стоящей перед воротами моего дома.
Поднимая вверх файл, он кричит:
— Договор о продаже. Мне нужно, чтобы ты подписал его.
Господи, все чего я хочу, это побыть наедине с собой и бутылкой Aberfeldy (прим.пер. Aberfeldy (Аберфелди) — марка виски). Постараться расслабиться и успокоить нервы, сильно взволнованные Ниной.
Лаклан заезжает во двор и следует за мной прямо к дому. Я на пределе, все еще не в состоянии даже думать о том, что произошло, и о тех вещах, что она сказала мне. Если я сейчас в голове позволю себе пойти в то место, я совершенно потеряю весь контроль над собой. Когда Лаклан выбирается из машины, я уже восстанавливаю полный контроль над собой и стараюсь успокоиться.