Она расчесывала у окна волосы и вздрогнула, когда в комнату вошел Дэниел с подносом.
— Мне удалось раздобыть сандвичи и чай. А ты уже освободила душ?
— Да, — бросила она.
— Ну как, тебе лучше? — Он тоже взял из стопки на кровати два полотенца.
— Да, гораздо лучше, — соврала Кэрис. Может ли ей быть лучше, когда все так ужасно? Милый Джош серьезно болен, а ее собственная жизнь — снова разбита. Как сам Дэниел может думать о каких-то там сандвичах, о том, свободен ли душ? Это оттого, ответила она себе, что он старается скрыть страх и тревогу.
Что ж, и я стану делать то же самое, поклялась Кэрис. Ради Джоша я тоже должна быть сильной и не думать о себе.
Она достала из сумки чистую одежду для Дэниела — полотняные брюки и легкую рубашку — и разложила на его кровати. Вынимая вещи, на мгновение поднесла их к лицу, но одежда была выстирана и не хранила его запаха.
Когда из душа вернулся Дэниел — с обмотанным вокруг бедер полотенцем и вытирая другим мокрые волосы, — Кэрис сидела по-турецки на кровати и прихлебывала чай.
Она не могла смотреть, как он одевается прямо при ней, не стесняясь, словно они были муж и жена, словно по-прежнему принадлежали друг другу. Ей не хотелось видеть это великолепное тело, которое она совсем недавно обнимала. Не хотелось усугублять и без того горькое чувство потери.
— Мистер и миссис Кеннеди, вас зовет сын, — просунулась в комнату голова медсестры.
Кэрис поперхнулась чаем и изумленно уставилась на нее, потом в замешательстве отвела взгляд. Значит, персонал больницы думает, что они — муж и жена, а Джош — их сын.
— Кэрис, — позвал Дэниел.
Она подняла глаза и увидела, что Дэниел решительно протягивает ей руку.
— Он зовет тебя, — хрипло, через силу выговорила она.
— Он зовет маму и папу, — улыбаясь, терпеливо объяснила сестра.
У Кэрис сжалось сердце. Медсестра явно ошибалась, он не мог так сказать: Джош знал, что у него нет матери. Ах, нет, он, должно быть, бредил: времена смешались в его болезненном сознании, он позабыл, что мать умерла, и звал ее живую!
— Кэрис! — уже настойчивее повторил Дэниел. Она растерянно уставилась на него, не зная, что делать. Ей до смерти хотелось увидеть мальчика, но только не так, не под видом ожидаемой матери. Парализованная внезапным и неясным страхом, она не могла тронуться с места.
Дэниел приблизился к ней и взял ее за руку.
— Да что с тобой?
Не в силах говорить, она, на ватных ногах, потянулась за ним. Ее пошатывало, и, чтобы не дать ей упасть, Дэниел крепче сжал ее руку. Они вошли в палату.
— Папа, — послышался с кровати слабый голос Джоша, и лицо мальчика осветилось такой же слабой улыбкой.
Кэрис робко застыла в дверях прохладного, полутемного помещения. Ее переполняли противоречивые чувства: жалость к самой себе и радость за Дэниела. Мальчик впервые назвал его папой!
Дэниел подошел к кровати сына и взял его маленькую руку в свою.
— Я здесь, сынок, — взволнованно и глухо произнес он.
Внезапно Дэниел оглянулся на Кэрис, и она увидела в его глазах слезы.
— А где мама? — спросил мальчик.
— Она здесь, Джош, — ласково отвечал отец. — Вон стоит у двери.
У Кэрис перехватило дыхание. Что он делает? Как можно шутить такими вещами? Это нечестно и по отношению к Джошу, и по отношению к ней! Ей хотелось выбежать вон, но она будто приросла к месту. Раньше такое бывало с ней только в кошмарных снах.
— Я не вижу. Кэри, где ты? Иди ко мне, — пролепетал Джош.
Голова у Кэрис шла кругом. Выходит, Джош понимает? Малыш знал разницу между нею и своей матерью, но в теперешнем болезненном состоянии ему хотелось видеть в няне родного человека. Сама не помня как, Кэрис очутилась по другую сторону постели, а Джош протянул к ней руку. И вот он уже держит за руки их обоих — своего вновь обретенного отца и… и Кэрис.
— А где моя сестренка?
— Тэра осталась с Шафран, — поспешно ответил Дэниел. — Они обе очень ждут твоего выздоровления, Джош. Ты скоро поправишься, и мы поедем домой.
— Я хочу прямо сейчас… — проговорил малыш и вновь погрузился в сон.
— Пока оставьте его, — сказала стоявшая позади медсестра. — Ему сейчас нужно много спать. Вот увидите, завтра утром он будет чувствовать себя заметно лучше.
В каком-то помрачении Кэрис вышла из палаты и остановилась в коридоре, прислонясь спиной к холодной стене. Она глубоко дышала, стараясь прийти в себя. Ей надо уезжать отсюда… Она здесь больше не нужна.
— Что ты делаешь? — нервно спросил Дэниел, входя в комнату через некоторое время.
— Уезжаю на Левос, — проронила она, засовывая в сумку свои вещи.
Дэниел плотно затворил за собой дверь и шагнул к ней.
— Я же сказал: с Тэрой все в порядке. Она здорова, и за ней присматривают. Ты нужна здесь.
— Вот именно, нужна! — взорвалась она, переходя на хриплый шепот. Весь ужас, напряжение и усталость последних дней захлестнули ее душу болью. — Нужна, а не желанна! А это, знаешь ли, большая разница! Впрочем, возможно, ты ее и не видишь. Страх и тревога за Джоша так ослепили тебя, что ты перестал понимать разницу между хорошим и дурным. — Она подошла ближе и дрожащей рукой указала в сторону соседней палаты. — То, что ты сделал сейчас, дурно, Дэниел, очень дурно! Ты заставил больного ребенка поверить, будто я — его мать. Но это не так… и так никогда не будет!
— Так будет.
— Он был в бреду и оттого перепутал.
— Он вовсе не был в бреду.
— Нельзя врать детям, нельзя их обманывать! — расплакалась она.
— Тут никто никого не обманывает, поверь.
Она швырнула в него сумкой и, упав на кровать, закрыла лицо руками. Ее скорчившаяся фигурка сотрясалась от рыданий.
— Ты дразнил меня… А теперь дразнишь Джоша! Здесь вместо меня должна быть Симона!
Дэниел попытался ее обнять, но она противилась и вырывалась, исступленно колотила его в грудь кулаками до тех пор, пока не обессилела.
— Бей меня еще, — покаянно пробормотал он. — Бей, сколько сил хватит. Я заслужил это тем, что, сам того не желая, морочил тебе голову.
Но у нее уже кончился запал, и, хотя кулаки были по-прежнему сжаты, она вся поникла.
— Значит, ты, негодяй, признаешь свою вину?
— Да, я виноват, любимая. Я проявил полную неспособность убедить тебя в моей к тебе любви. Если это можно назвать словом «дразнить», я дразнил тебя.
Она пыталась разглядеть сквозь слезы его лицо. В любви? Он сказал, в любви, или ей почудилось?
Внезапно она, вся дрожа, вскочила на ноги.
— Ах, нет, Дэниел Кеннеди! Ты не любишь и никогда не любил меня. Ты мною пользовался… ради Джоша. Ты притворялся — чтобы я лучше помогала тебе управляться с сыном. И сейчас я нужна тебе тоже для этого.
— Но ведь и я подозревал тебя в том же, — возразил он, тоже выпрямляясь во весь рост и с вызовом глядя ей в лицо. — Разве я не говорил, что ты любила меня ради Джоша?
— Это неправда! Я любила тебя самого!.. — Опомнившись, она прикусила язык. Потом ринулась было прочь, но он поймал ее и крепко сжал в объятиях.
— Родная моя! Да я давно люблю тебя… все время. Я и на тот остров хотел вас увезти, чтобы там, где мы будем совсем одни, рассказать о своих чувствах. — Дэниел повернул к себе ее лицо, вглядываясь в наполненные слезами глаза — живые озера страдания. — Кэрис, я люблю тебя и хочу быть с тобой. Ты мне желанна. Но ты и нужна мне — и не из-за Джоша. Ты нужна мне самому, потому что я не представляю, как смогу жить без тебя.
О, как бы ей хотелось поверить! Так, казалось бы, просто — отмести прочь все сомнения. Но боязнь ошибки, страх обнажить душу слишком глубоко укоренились в ней. А жестокие слова Симоны подтверждали то, чего Кэрис и сама всегда опасалась: что Дэниел пользуется ею в своих интересах. Она честно помогала ему наладить контакт с Джошем, совместными усилиями они добились успеха, и необходимость в ее помощи отпала. Но вот Джош заболел, и она понадобилась вновь.