Но он все-таки решил поразить Марью Евграфовну и уже в голове его был определенный план того, что он для нее сделает.
С особенным интересом стал он расспрашивать об ее прошлой жизни, об ее настоящем и надеждах на будущее, и Марья Евграфовна, подкупленная ласковостью Павлищева и, главное, воспоминанием о своей прежней любви, с кроткой доверчивостью стала рассказывать свою историю, деликатно опуская в ней те ужасы лишений, которые она перенесла, чтобы не смущать Павлищева.
Сперва ей было трудновато, но потом ничего, легче. Она получила место и живет теперь, не нуждаясь, в Харькове. Спасибо добрым людям, устроили ее.
— А я думал, что вы вышли замуж! — заметил Павлищев.
— И не собиралась.
— Но женихи, конечно, были? Должны были быть!
— Положим, были, — застенчиво краснея, говорила Марья Евграфовна, — но я не рискнула выйти замуж.
— Отчего?
— Отчего? — переспросила молодая женщина и удивленно повела взглядом на Павлищева, словно изумляясь, что он не понимает «отчего». — Я не хотела делить привязанности между мужем и… вот им!.. — прибавила она, указав движением головы на мальчика. — И, наконец…
Она на секунду остановилась и промолвила:
— И, наконец, мужчины не всегда прощают прошлое… Ребенок мог быть живым укором…
Павлищев слушал, опустив голову. Сколько самоотвержения было в этой женщине. Сколько сделал он ей зла. И ни одного упрека, ни единого слова негодования, и никаких притязаний!
— Послушайте, Марья Евграфовна, — заговорил он, — поправить прошлого, разумеется, нельзя, но искупить его никогда не поздно…
— Чем искупить?.. Я ничего не прошу…
— Но я прошу вас позволить мне исполнить хоть долю своих обязанностей. Позвольте мне быть полезным вам?..
— Мне ничего не надо! — строго, почти брезгливо, вымолвила Марья Евграфовна.
— Но ему…
Чувство матери взяло верх над гордостью женщины, и она ничего не сказала.
— Я пока могу положить на имя мальчика десять тысяч и доставлю билет вам… И кроме того, не лишите меня возможности примириться с совестью и позвольте взять заботу об его воспитании на себя… Я буду высылать вам для этой цели тысячу двести рублей в год, по сто рублей в месяц… И еще просьба: разрешите мне иметь когда-нибудь вести о вас и о нем…
— К чему?
— Чтоб я не терял больше вас из виду…
Марья Евграфовна была переполнена благодарностью за сына и с глазами, полными слез, протянула руку Павлищеву. Тот ее крепко пожал и поцеловал.
— Я не ошиблась в вас… Вы добрый человек! — проговорила, вся умиленная, Марья Евграфовна.
И это выражение чувства необыкновенно тронуло Павлищева.
Прощаясь, он получил разрешение навещать Марью Евграфовну, пока она будет здесь, и поцеловал Васю, обещая ему в следующий раз привезти игрушек.
Когда его превосходительство ехал от Марьи Евграфовны в департамент на своем рыжем рысаке, он был в самом умиленном настроении и сознавал себя вполне добрым и порядочным человеком, совершенно загладившим свою «ошибку молодости».
«В самом деле, многие ли поступили бы так благородно и великодушно, как он?»
«И что за свежесть в этой женщине и как она хороша!» — мысленно проговорил он, подъезжая к, департаменту.
X
В департаменте Павлищев пробыл, по обыкновению, до седьмого часа вечера и, разумеется, не имел ни одной свободной минуты времени. То он принимал по спешным делам просителей, радовавшихся, если могли урвать у него пять, десять минут свидания, то выслушивал доклады начальников отделений, то пробегал разные заказанные им записки и проекты, то подписывал бумаги, то его требовали к министру, то звали в комиссию.
И департамент со времени назначения Павлищева был просто неузнаваем. Прежнее сонное царство вдруг, казалось, ожило и в нем закипела захватывающая дух деятельность, точно господа чиновники со своим энергичным директором во главе вдруг решили наверстать целые годы бюрократической лени и показать всепожирающую деятельность. Все в этих высоких комнатах, где — давно ли? — больше занимались разговорами и куреньем папирос — суетились, спешили, словно бы находясь на военном положении. Всем было «некогда», все имели возбужденный, слегка, ошалелый вид, далекий от того бюрократического равнодушие, которое говорило, что дело — не волк, в лес не убежит… Одним словом, в департаменте, как свидетельствовали в те отдаленные времена многие газеты, «царило оживление и кипела неустанная работа, говорившая о том, насколько вносит дух живой такая молодая и свежая сила, как недавно назначенный на видный пост директора департамента С. И. Павлищев».