А видно, барышня соскучилась. Это она, конечно, отца посылала!
20 мая.
Развязка пришла. Барышня физиологически на точке каления. Миллион несомненно мой, и она сделает глупость — «выйдя замуж за мальчишку». Прежде она всегда называла это глупостью и смеялась над браками, в которых жена моложе мужа… А теперь… Запишу все по порядку.
Когда вчера вечером я пришел к Трифоновым, старика не было дома. У старухи была мигрень, и она была у себя на верху. «Барышня дома, барышня примет!» — сказал мне лакей и пошел доложить.
— Пожалуйте к барышне! — проговорил он.
Я вошел в этот маленький кабинет. Ксения радостно протянула обе свои руки и проговорила.
— Наконец-то. Отчего так долго не были?
Мне показалось, что за эти дни она немножко похудела и осунулась. Глаза ее горели неспокойным блеском, и что-то лихорадочное было во всех ее движениях.
Я, по обыкновению, сослался на работу.
— Не лгите; когда кого хотят видеть, никакая в мире работа не помешает. Значит, вы не хотели меня видеть?
— Очень даже хотел, — прошептал я.
— Так отчего же не приходили?.. Какие причины заставляют вас не ходить теперь и обещать не ходить, когда я выйду замуж?.. Ведь я через месяц буду женою Павлищева. Слышите ли? — прибавила она словно с какою-то угрозою и серьезно и пристально глядела на меня.
Момент был, что называется, «психологический». Нужно было им воспользоваться, и я с приличною торжественностью и, понижая, как следует, голос, проговорил, слегка запинаясь, как человек, у которого вынуждают скрываемую им тайну:
— Ксения Васильевна… К чему вы спрашиваете?
— Мне нужно знать… всю правду… всю… понимаете ли? — повелительно прошептала она..
— Да разве вы сами не видите? — чуть слышно промолвил я.
— Ничего я не вижу… Я вижу, что вы не друг мне…
Но глаза ее говорили другое. Вся она просветлела и, казалось, замерла в ожидании моих слов…
— Не друг?.. — переспросил я. — Я больше чем друг… Но вы скоро будете женою другого… Разве смел я…
— Чего вы не смели?.. — прошептала она.
— Сказать, что уже давно люблю вас…
И я покрыл поцелуями руку девушки.
Она отдернула руку, обвила мою шею и страстно прильнула к моим губам, вся трепещущая и счастливая.
— А вы, мои желанный, мой красавец, разве не догадывались, что я люблю только вас! — шептала она, и внезапно слезы хлынули из ее глаз.
Мы провели вечер влюбленных. Внезапная близость этой страстной девушки увлекла и меня, и я целовал ее руки, лицо, шею в каком-то безумном экстазе. Молодое, здоровое животное заговорило во мне; в эти минуты я, конечно, был влюблен в нее страстно и искренно.
Ксения решила завтра же отказать Павлищеву и поговорить с отцом.
— Ты будешь моим мужем и никто более! — властно проговорила она, когда я выразил сомнение в согласии отца, и обняла меня на прощанье с порывистою страстностью.
Поздравляю, ваше превосходительство!
XIX
Когда на другое утро Ксения вошла, по обыкновению, в кабинет поздороваться с отцом, старик был просто удивлен радостным выражением ее лица. Такой Сюши он давно не видал. Она точно преобразилась, помолодела, похорошела и вся будто сияла каким-то внутренним светом невыразимого счастья. Оно, казалось, наполняло все ее существо: искрилось в глазах, светилось в улыбке, необыкновенно мягкой и доброй, говорило о себе в каждом движении… И одета сегодня она была не так, как обыкновенно, не особенно заботясь о туалете, а с видимым старанием одеться к лицу, такая нарядная, свежая и хорошенькая в пунцовой кофточке и в светлой щегольской юбке, с гладко зачесанными назад роскошными белокурыми волосами, собранными на темени.
Василий Захарович с радостным изумлением взглянул на свою любимицу и сам невольно улыбался, любуясь ею. С появлением дочери, такой сияющей и радостной, сам он просветлел и словно в кабинете вдруг стало светлее и ярче.
Ксения как-то особенно порывисто горячо и нежно обняла отца и, возбужденная, присела около него.
— Что с тобой сегодня, Сюша? Ты такая необыкновенная? — весело спросил отец, заглядывая в ее глаза.
— Необыкновенная? — переспросила Ксения и вдруг смутилась, как девочка. Кровь залила ее лицо, шею, и она несколько мгновений молчала, улыбающаяся и счастливая.
Старик недоумевал.
— Папа, — наконец промолвила она, — я пришла к тебе сообщить важную новость. Надеюсь, ты сердиться не будешь?
— Сердиться? Когда ты такая счастливая? Какая же это важная новость?