Короткая лития священника, дикий вопль матери — и гроб был опущен, и скоро свежая могила была вся засыпана венками из роз.
Разошлись все: батюшка, дьячок и несколько любопытных. Остались только Марья Евграфовна и Степан Ильич.
Они долго стояли еще у свежей могилы, и слезы лились из их глаз.
— Пойдемте, Марья Евграфовна! — промолвил Павлищев.
— Неужели туда, в тот дом!?..
— Нет, я уж распорядился… Все наши вещи перевезены в отель в Кларане. Мы будем ближе к нему!
Марья Евграфовна благодарно взглянула на Степана Ильича и только теперь заметила, что он постарел и осунулся, что седина бросается в глаза.
Павлищев подал ей руку, и они молча спустились в Кларан.
— А какой он был, голубчик, добрый, если б вы знали… И как в последнее время вас полюбил…
Марья Евграфовна не могла продолжать… Рыдания душили ее.
— Полно, полно… успокойтесь, мой друг, — говорил Павлищев, — и чувствовал, что слезы льются по его щекам.
Прошло две недели.
Ежедневно под вечер они ходили вместе на кладбище, клали свежие розы на могилу и просиживали там долгие часы.
Предмет разговоров был один и тот же: говорили о Васе.
Марья Евграфовна рассказывала о нем, вспоминая его раннее детство, его доброту и ум… Она припоминала разные эпизоды из его короткой жизни, перерывая эти воспоминания слезами. Но все-таки эта возможность говорить о своем Васе несколько смягчала ее горе. И Степан Ильич с благоговейным вниманием слушал безутешную мать.
Однажды, после одного из таких разговоров на кладбище, Марья Евграфовна сказала:
— И вы, ведь, его горячо любили?.. Бедный!.. Как вы измучились… И как я вам благодарна, Степан Ильич, за все, что вы сделали для Васи и для меня в это тяжелое время.
— Что вы, Марья Евграфовна?.. Как вам не стыдно это говорить?.. Ваши слова только напоминают мне, как я виноват перед вами и Васей…
— Если вы и были виноваты, то теперь искупили все! И да пошлет вам Господь счастья!.. — взволнованно проговорила Марья Евграфовна.
Павлищев поднес ее руку к губам и только сказал:
— О, благодарю за ваши слова.
А Марья Евграфовна продолжала:
— Я знаю, вы ради покойного Васи остаетесь около меня. Но теперь я могу остаться и одна… Я пробуду здесь еще несколько времени и вернусь в Харьков, а вам надо ехать скорей в Петербург.
— Вы меня гоните? — спросил Павлищев.
В голосе его звучал испуг, и лицо его омрачилось.
— Господь с вами! Но я не хочу и не имею никакого права злоупотреблять вашей добротой. Вам нужно возвращаться! — говорила Марья Евграфовна и сама почувствовала почему-то смущение и страх.
— Вы пожелали мне счастье, Марья Евграфовна… Так дайте мне его! — прошептал Павлищев.
Молодая женщина подняла на него удивленный взгляд.
— Простите меня совсем, и если вы меня не презираете…
— Я никогда вас не презирала за прошлое, — перебила она.
— Так окажите мне милость, хотя бы ради погибшего нашего сына…
— Милость? Что вы говорите?
— Будьте моей женой! — прибавил чуть слышно Павлищев.
Марья Евграфовна невольно вздрогнула, до того это было неожиданно.
Несколько мгновений она сидела, вся притихшая, пораженная словами Павлищева, и, наконец, промолвила:
— Я? Вашей женой, Степан Ильич?.. Что вы? Зачем? Благодарю вас, но я такой жертвы не приму…
— Какая жертва?
— Вы ради Васи хотите жениться на мне, чтобы загладить старое… Но, видит Бог, такой жертвы не надо… Вы давно искупили вину, и я…
— Господи!.. Да разве вы не видите, что я люблю вас? Не оставляйте же меня одного в жизни… Будьте моим ангелом-хранителем… И пусть эта могила соединит нас навсегда… Молю вас об этом…
Голос его звучал глубокою нежностью.
Марья Евграфовна чувствовала, как бьется ее сердце, и вспомнила разрешение Васи выйти замуж.
— Если можете, полюбите меня хоть немножко.
— Я не переставала любить вас, — чуть слышно проронила молодая женщина.
Через месяц Павлищев повенчался с Марьей Евграфовной в Женеве. Свадьба была самая скромная. В тот же день они вернулись в Кларан и посетили могилу Васи. Они решили ежегодно приезжать сюда, на эту могилу. Памятник был заказан, и Павлищев поручил постановку его священнику.
В конце августа они приехали в Петербург. На вокзале Павлищевых встретил Марк и объявил, что вчера подписана отставка министра. Только после сообщения этого известия, он поздравил молодых и в то же время подумал:
«Однако большой дурак оказался мой зятек… Женился таки на Маше и из-за того, что разыгрывал идиллию в Швейцарии, пожалуй, министерство у него проскользнет мимо носа!»