Выбрать главу

- Все из-за тебя, пузан! - горестно бормочет он, косясь на братика. Как мы хорошо играли... В жизни так больше не поиграешь. У-у, ревун проклятущий! Вот дам раза - забудешь у меня, как с крыльца падать.

Но ему лень нашлепать Ванятку. Так бы, кажется, и провалился сквозь землю, до чего скучно! Тоскливо бродит он около крыльца, пробует заняться удилищами, припасенными с осени, и бросает. Тошнехонько!

С грустью подходит Шурка к углу избы, за которым скрылся разлюбезный дружище Петух. Стоит Шурка, потупив глаза в землю, со стыдом вспоминает ссору. Ну конечно, во всем виноват только он, Шурка... Ах, начать бы все сызнова! Он не прочь покликать Яшку, да поздно. Укатил Петух к себе в усадьбу, зови - не услышит.

Тоскливо вздыхая, поднимает Шурка невеселые глаза, и - о, чудо из чудес! - из-за угла показывается лохматая голова приятеля.

От радости у Шурки падает и начинает шибко стучать в груди сердце. Шурке хочется плакать, смеяться, скакать на одной ноге, обнять приятеля. Но какой-то чужой, противный человек, сидящий в Шурке, заставляет его безразлично отвернуться, уйти на крыльцо и, закусив до боли губу, играть с братиком.

Проходит мучительная минута. Шурка как бы невзначай оглядывается угол пуст, Яшка ушел, и на этот раз окончательно.

Бросив Ванятку, Шурка крадется к углу, вытянув шею, заглядывает и чуть не сталкивается лбом с Яшкой.

Они молчат, исподлобья смотрят друг на друга. Со стороны кажется вот-вот они вцепятся в волосы.

Яшка нащупал под ногой камешек и толкнул его. Камешек покатился к Шурке, и тот возвратил его ногой обратно. Яшка снова толкнул камешек, и Шурка опять вернул его.

- Чур, я вожу! - скороговоркой сказал Яшка, не глядя на Шурку. Держись, попаду в ногу!

- Водило! - рассмеялся Шурка. - Да тебе с двух шагов не попасть.

Примирение состоялось.

Они поиграли в камешек, потом в "куру"*, потом, забыв наказ Шуркиной матери, усадили Ванятку в тележку, сделанную из обыкновенного ящика, и покатили на гумно ловить голубей.

Глава IV

ЗАБАВЫ, ДРАКИ И ЗРЕЛИЩА

Гумно встречает друзей весенним угощением - молодым щавелем и вороньими опестышами. Листочки щавеля торчат по пригоркам, будто крохотные заячьи уши. Ребята набивают щавелем рты и жуют, перекосив лица. Даже слезы выступают, до чего кисло. Жаль, нет под руками соли - угощение вышло бы еще лучше. Щавель закусывают сочными опестышами. Они растут по ямам и низинам, где сыро, и кажутся стеклянными трубочками, налитыми розоватой водой.

Ванятка задремал в тележке. Ребята оставляют его у сарая, а сами, захватив старую гуменную плетюху, крадутся к риге. Там, на току, словно насыпано голубей. Хорошо бы подкрасться к ним и накрыть корзиной. Но как ни таятся ребята, подбираясь ползком и таща волоком за собой на веревке плетюху, хитрые голуби все видят и слышат. Они подпускают охотников совсем близехонько - каждое перышко разглядишь, - копаются в соломе красными крестиками лапок и притворяются, что заняты только этим и нет им никакого дела до Шурки и Яшки.

Затаив дыхание охотники нацеливаются корзиной. Вот она над голубями, сетчатая тень ее краешком задела голубиные хвосты. Еще одно движение - и добыча будет поймана.

Тень корзины накрыла голубей. Попались-таки, миленькие!

Трепет и свист крыльев.

Ребята валятся на плетюху. Заглядывают сквозь прутья.

Пусто!

Голуби давным-давно взвились и сизым облаком плывут над гумном.

- Ты спугнул, - говорит Яшка, хмурясь.

- Вона! А кто пыхтел, как бык?

- И не думал.

Молчание.

- Тени они испугались. Давай, Яша, против солнышка плетюху поставим? - миролюбиво предлагает Шурка.

- Давай.

Приятели расчищают на току местечко поровнее, крошат хлеб. Под ребро корзины ставят палку, от нее протягивают нитку за угол риги. Прячутся и терпеливо ждут.

- Гуль... гуль... - призывно воркует Шурка.

- Не так, - говорит Яшка.

Он надувает щеки, в горле у него точно вода начинает переливаться и булькать. Воркует Яшка, как взаправдашний голубь.

Ждать приходится долго. Голуби расселись на крыше амбара и греются на солнышке. Шурка сгоняет их камнем. Покружившись, голуби прилетают на ток.

- Замри! - приказывает шепотом Яшка, берясь за нитку.

Покосившись на друга, Шурка тоже берется за нитку.

- Дергать буду я! - сердито шепчет Яшка. - Опять выпустишь.

- Нет, я. Это ты выпустил.

- Ш-ш... вспугаешь! - шипит Яшка и норовит локтем оттолкнуть Шурку и выдернуть из его руки нитку.

Шурка быстро наматывает ее на палец. Только с пальцем теперь можно вырвать нитку. Убедившись в этом, Яшка говорит:

- Вместе будем дергать.

Тихонько по очереди выглядывают охотники из-за угла. Голуби бродят по току, выискивают в соломе завалившиеся зернышки, а под корзину не лезут. Даже не склевывают хлеб, что разбросали ребята. Пирога белого им, что ли, надо, скажите на милость!

Нетерпение охотников возрастает. Чтоб удобнее было подглядывать, они ложатся в траву, обжигаются крапивой и, тихонько почесываясь и морщась, трутся об угол овина. Онемели вытянутые руки. У Шурки посинел палец, замотанный ниткой. Что ни говори, а с ружьем охотиться сподручнее.

Неужели не привезет отец ружье?

- Ну, попадись мне один - по перышку весь хвост выдергаю, - бормочет, озлясь, Яшка. - Гуль, гуль, анафемы... Гуль, гуль!

И, точно напугавшись угрозы и послушавшись Яшки, толстенный сизяк, видать голубиный батька, с белой метиной на хвосте, распушив радужное горло, вперевалку направляется к корзине. Господи, чего он ползет, ровно букашка! И как не совестно - летать умеет, а ходить не умеет. Да ну же, косолапый брюхан!..

Голубь под корзиной.

Следует подождать минутку, славная парочка направляется за толстяком к хлебу. Но Шурке не терпится. Рука у него дрожит, сердце стучит, во рту пересохло. Задыхаясь, он командует шепотом:

- ...два, три... пли!

Дружно дергают нитку. Подставка падает, стучит о землю плетюха.

- Ур-ра-а! - с торжеством вопят ребята, вскакивают и мчатся на ток.

Голубиная стая взлетела, кружится над ригой - не жалко. Хватит охотникам и одного сизяка. Сквозь прутья плетюхи видно, как бьется пленник.

Друзья еще чуточку спорят, кому доставать голубя из-под плетюхи. Решают: доставать Шурке - у него рука длинная и тонкая, а нести до дому Яшке.

Не успел Шурка полюбоваться на голубя и бережно передать его приятелю, как стали слышны перезвоны бубенцов на шоссейке.

- Тройка... Айда к воротцам! - торопливо говорит Яшка.

Прижав голубя к жилету, он летит сломя голову в переулок.

Шурка подбегает к сараю. Братик крепко-накрепко спит в тележке. Скачет вокруг нее Шурка, не зная, что делать. Если тащиться с братиком опоздать можно, ребята без Шурки воротца откроют и за это получат от седока, как всегда бывает, медяшку либо горсть леденцов. Делиться они не будут - это уж Шурка знает по опыту. Оставить братика здесь, у сарая... А вдруг Ванятка проснется, зачнет плакать?.. Вот еще говорят, цыгане маленьких воруют...

Ближе и ближе бубенцы, они ревут на все село. Ямщик покрикивает, горячит коней свистом - значит, седок богатый, наверняка серебряную денежку кинет... Да есть ли несчастнее Шурки мальчишка на свете!

У него щиплет глаза. Братик, может, целый час проспит - карауль его. Конечно, он не проснется. Вон муха по губе ползет, а ему хоть бы что знай носом насвистывает. Шурка только на минуточку сбегает к воротцам и тотчас вернется. И про цыган все враки. Да и где им взяться? Осенью проезжали. И Ваня Дух тогда цыган до Косого мостика провожал с дубиной.

Он еще рассуждает, успокаивает себя, а ноги давным-давно несут его на шоссейку.

Вот и околица села, вот и воротца. Сосновые, высоченные, они загораживают дорогу - ни проехать ни пройти. Спасибо мужикам, выстроили. Говорят - чтобы скотина в поле не бегала. А ребята полагают - воротца для них поставлены, чтобы отворять их тройкам. Не каждому ведь охота слезать с тарантаса. Пожалуйста, ребята тут как тут. Не забывайте только денежек припасти, гостинцев.