— Я знаю, молчать нельзя! — скрипнул зубами Гарька. — Можешь ударить меня, но молчать я не буду!
Женя разжал пальцы.
— Нет, Гарик, наоборот, умоляю тебя! — забормотал он. — Ты подведешь Игоря под удар! Растравишь суд и наделаешь дел! На коленях прошу тебя, будь благоразумен!
— Это ты возвращайся к своим благоразумным друзьям, — ответил Гарька, повернулся и зашагал к Митькиному домику.
Женя смотрел ему вслед так, что другой бы обернулся. Но этот фанатик шагал себе и шагал.
Женя развернулся, срубая подошвами наросты с тротуара, и зашагал дальше. Он пытался идти, как Гарька, уверенной походкой, но тень на дороге горбилась и раскачивалась, как у пьяного. А состояние было — забейся подальше в тайгу и не показывайся людям на глаза.
Кому теперь что докажешь? Те оттолкнули его к Гарьке, а этот отбросил назад.
И в результате Женька Солонцов оказался между разных убеждений, не имея твердого своего. Только страстное желание помочь Игорю и его матери было у него.
Женя обвел взглядом Горбач, отыскивая тюрьму. Огоньки над тюремным забором весело пятнили снежную целину. Под покрытием этих огней терзался сейчас Игорь. Он ходил, наверное, из угла в угол камеры и думал до мути в глазах. Думал, что друзья не подведут. Он дал направление защите своей исповедью. С полуслова же научились отгадывать мысли, настроение. Был случай, когда Женя пришел на лекции, выпив лишь кипяток. Так получилось, что отцу задержали зарплату, и мать перешла на пайки. А ребятне эти пайки на зубок. И когда Женя сел за свой обед, братишки и сестренка обступили его. «Я ливерку люблю больше всего!» — сказал младший, Юрка. «А я картошечки хочу», — сообщила Маринка, притираясь к Жене кудлатой головкой. «А хлеб так сытнее всего, — сказал баском Никитка. — Солдат от хлеба здоровый!»
Пришлось отдать малышне и хлеб, и весь обед. С томливым ощущением в желудке Женя пошел на лекции. И уже на второй перестал писать, тупо глядел на лектора и думал, у кого бы на перемене занять рублишко. Стыдно было обращаться иркутянину к иногородним. Борис Петрович выручал общежитских, Игоря и Слона. Им оставалось до стипендии три дня.
Но просить у ребят, которые жили сами на хлебе и чае «Белые ночи», мог только последний дубина. И Женя решил, что упадет, но не попросит. И он не поднялся, как все, на захлебистую трель звонка. Темные пузырьки роились перед глазами. Женя лениво следил, как лопаются эти пузырьки, а новые всплывают на их место. И удивлялся еще, как обостряется обоняние у голодного человека. Буфет был в конце коридора, а запах горячих пончиков с ливером доносило в актовый зал. Может быть, этот запах опошлял старинную обстановку зала бывшего дворянского собрания, но Женю он оживил и заставил встряхнуться. И в это время коридорный сквозняк донес прямо-таки жаркий дух теста, пропитанного маслом.
Женя повернул нос на эту приманку и увидел Игоря. Редкий Знак нес что-то обжигающее руки в промасленной бумаге и бутылку «Крем-соды».
«Хватай! — приказал он Жене, опуская на стол ношу. — Заправляться будем».
В бумаге оказалось три пончика, благоухающих и сочных.
«Да я обедал!» — пробовал отбиться Женя, глотая слюну.
«Брось темнить! — хмыкнул Игорь. — Посмотри на себя, в какую мумию превратился!»
«У тебя же последняя трешка!» — простонал Женя.
«Проживем», — отмахнулся Игорь и сунул пончик в руку Жене. Сам отпил из горлышка крем-соды, потом дал Жене запить огнистую начинку. А проглотив свой пончик, третий разломил поровну. На двоих голодных парней этот пай был как быку горошина. Но странное дело: стеклянные бусины перестали скакать перед глазами, на душе потеплело, и оба начали болтать какую-то веселую чепуху. Тогда Женя открыл, что такое кусок, разделенный с другом!
Женя скрипнул зубами от бессилия и тут столкнулся с прохожим.
— Извините, пожалуйста, — отступил он под забор.
— Не за что, — отозвался знакомый гортанный голос. — Куда ты так спешишь, Женя?
Женя разодрал заледенелые ресницы и увидел перед собой Любу Лукину. Она была в своей новой ондатровой шубе, а под рысьим мехом шапки сияли отчаянные глаза.
— Я-то домой тороплюсь, — объяснил Женя и покосился на чемодан в Любиной руке, — дров — ни полена, колоть нужно...
— Мне бы твои заботы, — Люба качнула чемоданчиком, и на его уголках празднично засиял свет.
— А куда ты вырядилась на ночь глядя?
— Пошла по своему маршруту...
— Что-то не пойму...
— А помнишь, вчера я говорила на крыльце...
— Ну, и?..
— Пошла к Ксении Николаевне!
— Это как же ты?..