— Сегодня я не смогу в школу пойти, Игорь, — стала объяснять Люба виноватым голосом. — Но ты скажи Диане Степановне, что я быстро поднимусь, ладно?
— Будет тебе — быстро! — отозвался Лукин, прикладывая руку ко лбу дочери. — Не меньше тридцати девяти, не вызвать ли снова врача?
— Ничего, пап, я жилистая, — сказала Люба.
— Мать тоже хорохорилась... — вырвалось у Лукина, брови его сдвинулись, и он горестно посмотрел на портрет Софьи Григорьевны.
— А я с тебя пример беру! — возразила Люба хрипким голосом. — Не сдаюсь — и все!
— Я мужик, фронтовик и таежник, — увещевал ее Лукин, — а ты нежное существо!
— Я тоже буду таежница, — Люба потеребила бахромку на изношенном обшлаге халата. — И халатом ты можешь накрыть меня...
— Да я бы тебе сердце свое вынул и отдал! — задрожала складка в углу рта Лукина.
Игорю показалось, Любин отец вот-вот заплачет. Но Лукин снял халат и набросил его поверх мохнатого одеяла Любы.
— Пора мне на работу, — сказал Лукин, расстегивая верхнюю пуговицу байкового костюма. — А с тобой посидеть кого-нибудь попрошу.
— Мама согласится, — вмешался Игорь. — И Феня придет!
— Фене, Игорек, пока нельзя быть у судьи, — нахмурился Лукин.
— Она же к Любе, — возразил Игорь, — лечить ее будет...
— Все равно нельзя, — повторил Лукин и хлопнул фанерной дверцей шкафа.
А Люба высунула руки, подмигнула Игорю и шепнула на ухо, опалив горячим выдыхом:
— Феня сама догадается, а ты лучше выполни мою просьбу, Игорь!
— Какую? — шепотом спросил он.
— Помирись с Митей, чтоб и во вторник у нас все хорошо стало...
Игорь кивнул, в носу у него щекотало, будто попал туда комар, и он попятился в прихожую. Точно одурманенный лекарствами, шел по улицам до школы. Зашел в класс и незряче просидел все пять уроков. Забыл совсем про Митьку. Уроков не слышал и не понимал, что сам пишет в тетрадках. В голове только одно предложение разбиралось по частям и членам: «Всегда у вас так, у Бандуреевых!» «Но почему же у нас так, — недоумевал Игорь, — не виноваты же мы в том, что Софья Григорьевна простудилась! При чем здесь наша чуткость?»
Любину мать скрутило в один день. Хотя все знали, что у нее легкие не в порядке, никто не предполагал, что Софья Григорьевна может умереть так быстро. Она приехала из Крыма в Витимск на бухгалтерскую работу в тридцать пятом году. Здесь вышла замуж за Лукина и родила Любашку. Вынесла войну, а когда вернулся с фронта Лукин, не побереглась. Поехала Софья Григорьевна в открытой машине на подсобное хозяйство убирать капусту и простудилась.
Игорь помнил, как привезли соседку на «скорой помощи» и проносили ее в дом на носилках. Какой-то красный комок лежал на груди Лукиной, и он догадался: косынка! Еще утром она белела на голове Софьи Григорьевны, а теперь вся окрасилась кровью. Кровь запеклась и на прикушенной губе, а глаза уставились в небо, будто две стеклинки.
«Ну с Любой, допустим, я не доглядел, — тер виски Игорь. — А Софью Григорьевну сам Лукин отправлял на капусту... При чем же здесь Бандуреевы? В нашем доме, наоборот, стараются заменить Любе мать! Нет, я докажу Лукину нашу заботливость!»
Он первым выскочил из класса. Будто целый день копил силы, чтобы бежать по коридорам школы, потом вверх по главной улице и, не переводя дыхания, взлететь одним махом на лукинское крыльцо.
Дверь была приоткрыта. К запаху лекарств в коридоре прибавился какой-то непонятный горький дух. Игорь вошел в прихожую и остановился, увидев возле постели Любы Феню. Видно, Люба и слова не вымолвила, что Фене нельзя заходить в их дом. Наоборот, Люба улыбалась и разговаривала с Феней, будто уже выздоровела. А Феня помешивала какое-то желтое варево в литровой стеклянной банке.
— Главное тут медвежье сало, — приговаривала она, пробуя свое варево на язык. — Облепиха, мед, алой, шиповник, чага, иван-чай идут как добавки... Но главное, девонька ты моя, медвежье сало. Лекарственное оно — край! Мать твою вылечила бы, если б отец поменьше церемонился да соблюдал свой независимый кикет. Тебя, девонька, в обиду не дам, на ноги поставлю, никаких докторов не надо. Они уколы только могут. Исколют человека, у него и душа вон. А тут ты полезность принимаешь таежную... На-ка, ложку прими!
Люба лизнула Фенино лекарство.
— Противно, — скривилась она.
— Что ты понимаешь? — набросилась на нее Феня. — Противное в аптеке, а это соки таежные... На-ка, девонька, на!
Люба замотала головой, натягивая на себя одеяло с отцовским халатом поверх.
— Лиха беда начало, — убеждала Феня. — Потом втянешься. Выпою тебе три такие банки — забудешь про болесть, как и не было вовсе...