Хозяин этого кабинета сидел в глубине за простым столом, не в мягком кожаном кресле. Это был тот человек, о котором упоминал не раз в Витимске Куликов. Илларион Борисович Журкин, доцент, кандидат геолого-минералогических наук.
— Здравствуйте, Илларион Борисович, — с достоинством произнес Игорь.
— Милости прошу, — отозвался Журкин тонким, но бодрым голосом.
Он смотрел на приближающегося студента отсутствующим взглядом и набивал свою знаменитую трубку из корня березы табаком «Золотое руно». Седая борода Журкина казалась снежной на фоне старомодного черного костюма. На секунду Игорю показалось, что сам Дед Мороз будет принимать у него зачет. А может ли Дед Мороз не поставить ему зачета — оставить без подарка в новогоднюю ночь?
Но ждать от Журкина легкого подарка не приходилось. Это был жесткий педагог. И скрыть от него свою лень, бездарность или равнодушие к геологии было труднее, чем утащить из кабинета редкостный кристалл антимонита. Студент-геолог проходил у него первые геологические дисциплины. Журкин и выпускал своих питомцев. Старшекурсники говорили, что провалиться у него на экзамене значило: собирай манатки и переходи на другую специальность. Зачет был делом более рядовым, и здесь позволялось сделать несколько заходов.
Однако Игорь скорее бросился бы в Ангару, чем пришел бы пересдавать.
— Игорь Петрович Бандуреев, если я не ошибаюсь? — уткнувшись в список, произнес Журкин. — Вы, оказывается, последний сегодня...
— Да, в арьергарде оставлен...
Игорь подал доценту раскрытую зачетку и сел за стол точно напротив.
— Посмотрим. — Захрустело кресло, и Журкин вынул прямо из кармана какой-то белый камень. — Вот вам образец... Определите, что в нем, и аминь. Подумайте, а я покурю пока, с вашего разрешения.
Он подал Игорю обломок кварца с вкрапленными кристаллами пирита и мелкими примазками желтого металла.
Игорь чуть не вскрикнул от радости. Это было золото! Он мог в ту же секунду ответить на вопрос. Но не следовало торопиться. Надо было приготовиться и к неожиданным дополнительным вопросам, которые старый доцент был мастак задавать. И он стал ждать, пока Журкин раскурит свою трубку. Со всех сторон осматривал образец, убеждался, что это осколок золотой жилы, и мысль невольно переносилась к далеким берегам Витима.
Там сейчас тоже наступал Новый год. Мать и отец, наверно, легли спать: что им праздник без сына! А Люба встречает праздник, как надо, под елкой. И думает о нем в эту минуту. Соображает, наверное, какое впечатление произвело на него ее очередное, праздничное письмо?
Ах, Любка, Любка, куцая юбка! Мало того что завалила все их планы, не попав на первый курс, решила больше и не пытаться поступать в институт. Огорошила его своим предновогодним посланием. Это письмо жжет до сих пор ему сердце, словно кусок раскаленной жести лежит у него во внутреннем кармане пиджака.
«Милый мой Игорь, — написала эта дурочка, — не суждено нам учиться вместе. Папа не собирается жениться второй раз, и за ним некому присматривать, кроме меня. Феня бы подошла. Но у нее теперь помутился разум. Она все ждет своего братку, доказывает всем, что Вася поселился в каком-то «хрустальном зимовье». Выходит, я должна сохранять здоровье отца и вообще за ним приглядывать. Он ведь как ребенок: увлечется каким-нибудь судебным делом и может сидеть неделю на одном чае. Азарт его погубить может. Представляешь, стал теперь в тайгу выбираться. Это после того спора у вас, помнишь, может ли обыкновенный человек найти месторождение? Как воскресенье, так он плывет вверх. «Я докажу им: не боги горшки обжигают», — поговаривает он. А я не перечу: в тайге у папы здоровья прибавляется.
Правда, у меня от этого хлопот в доме тоже не убывает. Но ты не думай, пожалуйста, что я собираюсь превратиться в домохозяйку. Матвей Андреевич предложил мне работать у него в управлении. Да еще в группе поисков рудного золота. Моя работа пока заключается в систематизации проб, которые были отобраны и проанализированы на золото. Но как видишь, я тоже на пути к коренному золоту. И в этом смысле — рядом с тобой. Думаю, что я нашла свое место в жизни. Надо честно признаться, инженер из меня был бы плохой — в математике, физике пурхалась да и по другим предметам, как знаешь, не блистала. Следовательно, и не стоило соваться в институт. Лучше быть хорошим лаборантом, чем плохим ученым, верно? Если бы все люди жили по совести, не лезли бы из кожи, чтобы захватить место повыше и подостойнее, не имея к тому ни таланта, ни души, то жизнь, наверно, стала бы лучше. Не было б ни зависти, ни жестокости, ни торжествующей ограниченности.