На завалинке инвалидного дома сидели несколько обитателей. Инвалиды грелись в лучах заходящего солнца и вели неторопливый разговор, который сводился к тому, что солнце на лето, зима на мороз.
— Любушка! — раздался вдруг вскрик, и с завалинки соскочила Феня. — Голубушка моя, раскрасавица ты писаная!
— Поздороваемся да пойдем, — шепнул Игорь Любе.
Но Люба шагнула навстречу Фене, и они обнялись.
Феня как будто похорошела в инвалидном доме. Глаза у нее синели, как два глубоких улова, а на самой было надето красное праздничное платье. Словно пламя охватило Любин белый шелк.
— Как ты чувствуешь себя, Феня? — спросила Люба.
— Лучше, моя душечка, — отозвалась Феня. — С людьми я тут, в обиду не дадут.
— Да кто тебя обидеть может, родная ты моя? — спросила Люба.
— Тс-с-с! — приложила палец к губам Феня и выглянула из-за Любы. — Услышит... Петр Васильевич!.. Вон молодой какой он, поджарый! Пришел по новой раскулачивать!
— Да это же Игорь! — воскликнула Люба. — Из института прилетел на практику!
— Здравствуй, Феня, — подал голос Игорь.
— А-ах, Игорек, — поморщилась Феня, — не признала в тебе я Ксениного... Отец и отец...
— Закончу институт, — забормотал Игорь, — к себе тебя жить возьму, Феня...
— Нет, Игорек, — расплавились складки на Фенином лице. — В тягость такая любому...
— А может, к нам перейти надумаешь, Феня? — спросила Люба.
— Нет, Любушка, — покрутила головой Феня, и темный узелок волос заблестел, точно проволочный. — Здесь дожидаться надо братку...
— Да не все ли равно? — удивилась Люба.
Феня помотала головой.
— Золотая Матушка с Батюшкой не отпустят братку, — объяснила она.
— Ты все еще надеешься? — спросила тихо Люба.
— А как же? — вскинулась Феня. — Увидят Матушка с Батюшкой, в какой я живу юдоли, смилостивятся, отпустят Васю из своего зимовья. — Она вздохнула, обратив дальний взгляд на тайгу. — Хрустальное зимовье у него, да скучно в нем, к людям хочется...
Из двери барака вышла на крыльцо старуха в белом переднике и закричала бодрым голосом:
— На ужин! Товарки, товарищи, ужинать!
Инвалиды, скрипя костылями, начали подниматься с завалинки. Поддерживая друг друга, они потянулись к крыльцу.
На завалинке остался только Ваня. В руках у него была сетка с большими пучками лука и редиски.
«Здесь продает, что ли? — подумал про огородника Игорь. — Неужели хватает совести у человека?»
— Хватит говорить! — прикрикнул вдруг Ваня на них. — Овощи надо нести на ужин, Феня! Витамин! Всем витамин!
— Сейчас, Ваня, иду, — заторопилась к нему Феня. — Ну, дай вам бог счастья, детки!.. Поклон передайте Ксене да Дмитрию Гурычу...
— Мы еще к тебе придем, Феня, — пообещала Люба, отходя на середину дороги.
Игорь подхватил наконец Любу под руку и повел быстрым шагом вниз. Как будто нарочно встречалось им то, что портило праздник их встречи. Игорь решил, что лучше всего будет идти по самому берегу Витима. Здесь шелестела вода, сияло красное солнце в каждом всплеске да позванивали цепи на лодках. Перед самым обрывом по песчаной тропке вывел Игорь Любу к своему дому. И тут они натолкнулись на соседей. Как назло, сегодня все они высыпали на свои грядки.
Соседи выпрямились, разглядывая Игоря и Любу.
— Привет, Игореша!
— Здравствуйте, Люба.
— Добрый день, Игорь!
— Как дела, Любушка?
— С праздником, Игорек!
— Заходите в гости, Любовь Дмитриевна!
Игорь поклонился, всем соседям-бедолагам. «Ничего, — подумал он, — скоро взойдет над Витимском второе солнце из золота, вы забудете свои огородики и станете сады разводить!»
Под взглядом соседских глаз они прошли вдоль забора до улицы, потом до калитки, словно сквозь строй. У Любы зарделись щеки и сбилась походка. Она отвешивала поклон каждому.
— Черта с два что скроешь, как в деревне...
— От людей ничего не утаишь, — отозвалась Люба. — Все равно узнают...
— А мы и не собираемся ни от кого скрывать своих отношений, верно?
Люба кивнула.
Он рванул перед Любой легкую дверь на дощатых сенцах, потом тяжелую, утепленную, и пропустил в квартиру.
Здесь было сумрачно, вкусно пахло жареным луком. В кухне, как и прежде, стоял его топчан, этажерка с книгами, старыми игрушками и рыболовными принадлежностями.
— Гостей принимаете? — воскликнул Игорь.
— Сын, — раздался из комнаты голос матери. — Прилетел! Наконец-то!
Игорь кинулся в сумрак большой комнаты. Мать вставала навстречу ему с кровати. Голова ее была замотана черной косынкой. Белел лишь квадратик лица. И под глазом синело подозрительное пятно.