Она впилась острыми ногтями в мякоть его ладони.
Игорь сморщился: и она волновалась больше из-за Митьки.
— Ты не спрашиваешь, как я выдержал сезон с этим доморощенным Обручевым, — заметил он. — Интересуешься больше им...
— Но ты цел и невредим. — Люба покосилась по сторонам. — А его не видно... Он всегда приходил ко мне сразу после поля... А у тебя такой вид... Что у вас там случилось? Рассказывай! Что ты наделал опять?
— Опять?.. Я наделал? — Игорь потряс бородкой. — Нет, вам бесполезно рассказывать. Больше я не скажу ни слова. Потому что все оборачивается тут же против меня! Все понятно: здесь я никому ничего никогда не докажу, хоть открой золотые горы!
Он двинулся к выходу. Прикрывая дверь, видел, как Люба метнулась в кабинет Куликова. «Не первый раз утешать, — подумал про Куликова Игорь. — И на этот случай найдет слова. Ботать — не работать, как говорит Митька...»
Из-под его каблуков полетели ошметки грязи: сошел с приасфальтированного клочка на улицу Мира и побрел, не разбирая дороги. Спустился к самой реке, по которой несло разноцветные листья. Поставил одну ногу на полузатопленный валун, другую. Обмыл сапоги жгучей водой. И закарабкался на взвоз, грея дыханием полиловелые пальцы.
Издали еще увидел в освещенном окне мать и отца. Родители ужинали, о чем-то переговариваясь.
Игорь ощутил тоскливые спазмы в желудке. И все же постоял перед окном, завороженный. Вот где он был по-настоящему дорог и желанен. Только мать и отец могли понять его. И наконец-то они мирно сидели за кухонным столом! Любо-дорого посмотреть. Но почему такой плачущий голос у матери? Игорь невольно замер у двери.
— Ты, Петя, все же злодей, — донесся из-за двери голос матери, — зачем ты над сирыми измываешься? Людям горе с болезнями ихними да со старостью, а ты их своим распорядком зашпиговал да требуешь друг про дружку рассказывать всю подноготную...
— Не про всех, — возразил отец, — а про тихарей, что таят про себя кое-что...
— Да город узнает — опять в нас пальцами все будут тыкать, — заявила мать. — Нам с тобой не привыкать барахтаться, а Игорька ты зачем с собой в улово тащишь?
— Я навожу порядок в своем заведении, — отговорился отец, и посуда звякнула от его шлепка по столешнице, — оправдываю назначение, а значит, сыну нечего стыдиться за отца! Твоей же блаженной Фенюшке я устрою разбор за жалобы тебе! Я еще с ней поговорю, с тихаркой-утайщицей!..
— Да чего ей таить-то, Петя!
— Она знает чего... Нащупывается кое-какая ниточка...
«Когда же они прекратят скандалить?» — Игорь рванул ручку двери.
У матери выпала из рук ложка, и сразу заслезились глаза. Игорь поцеловал ее в щеку.
— Ну, фартовый, где твоя жила? — спросил отец бодрым голосом.
— Какая там жила. — Игорь устало махнул рукой и опустился на табуретку. — Порядок на поисках надо навести, а потом уж искать.
— Не верится, чтобы у Матвея не было порядка, — возразил отец и добавил: — Какого ему надо.
— Вот именно — ему! — отозвался Игорь. — А есть еще и общий порядок!
— Так получается в конце концов, сынок, — ответил отец, склоняя голову. — Во главе общего становится один.
— Ну, я не против его руководства, — сказал Игорь, — только пора и ко мне прислушаться!
— Ты не шебутись против него, сынок, — попросил отец. — Когда машина в ходу, шестеренки не должны барахлить, для их же пользы и для общей...
Игорь выбросил кулаки на стол, и вся посуда подпрыгнула.
— Я никакая не шестеренка! У меня свои мысли и убеждения! И я не зря учусь, чтобы на случай не надеяться, как он!
Отец уважительно пожал оба сыновних кулака.
— Лети дальше, сынок, в эту свою аспирантуру! — Он кинул озабоченный взгляд на темное окно. — А нам уж на роду написано заниматься подсобьем...
Он взял под мышку свой дерматиновый портфель и прикрыл редеющие волосы парусиновой фуражкой.
— Ты что же, отец, на работу собрался? — удивился Игорь. — В такое позднее время?
— Приходится, — сказал отец, скромно пригибая голову. — На службе я, на ответственной, должен доверие отрабатывать.
— Что-то не верится, — заметил Игорь. — Выпить собрался?
— Если бы выпить! — вырвалось у отца со вздохом.
— Что же тогда? — настаивал Игорь.
— Пойду проконтролирую перед сном свой личный состав, — разъяснил отец. — Никак не могу их приучить, чтобы точно по отбою ложились. Каждый с гонором, пес их куси!
Отец деловито ссутулился, вытянутой рукой оттолкнул дверь и широко шагнул через порог в сени. От всего вида отца веяло обреченностью, будто он пошел делать какую-то сомнительную работу. У Игоря сжалось сердце: затаил-таки отец обиду на жизнь, помнит, что раньше не хотел смириться с должностью завбазы, а теперь инвалидный дом хорош. И приходится делать еще приличную мину, будто занят не менее важным делом, чем вся геологическая служба управления. Эх, отец, сколько же в тебе гонору!