Почти сразу стало очевидно что "Протеанцы", название, данное неизвестной инопланетной расе, были гораздо более технологически развиты, чем люди… и что они исчезли очень, очень давно. Большинство ученых объявило, что Протеанцы существовали пятьдесят тысяч лет назад, то есть до появления современного человека. Однако Протеанцы построили свою станцию из материалов, которые никогда не встречались на Земле, и даже спустя пятьдесят тысячелетий ценные сокровища, спрятанные внутри, оставались почти неповрежденными.
Самыми замечательными были базы данных, которые Протеанцы оставили после себя: миллионы терабайт знаний, все еще актуальных сведений, собранных на странном и незнакомом языке. Расшифровка содержания тех баз данных стала крестовым походом для каждого уважающего себя ученого Земли. Потребовались месяцы круглосуточных исследований, но, в конечном счете, язык Протеанцев был расшифрован, и части головоломки начали становиться на свои места.
Для сторонников теории заговора это было как красная тряпка для быка. По их заявлениям, должны были потребоваться годы, для того чтобы извлечь хоть что-либо полезное из бункера. Но их скепсис остался не услышанным или незамеченным и был развеян захватывающими научными открытиями.
Будто бы прорвало дамбу, и поток знаний и открытий хлынул на людей, заполняя их души. Исследования, на которые раньше уходили десятилетия, теперь, казалось, требовали лишь нескольких месяцев. После адаптации Протеанской технологии человечество смогло создать поля эффекта массы, которые позволяли двигаться со сверхсветовой скоростью; и теперь их суда не связывали жесткие и не прощающие ошибок рамки пространственно-временного континуума. Подобные технологические скачки произошли и в других областях науки, таких как новые чистые и эффективные источники энергии, экология и преобразование ландшафта.
В течение года жители Земли быстро распространились по всей солнечной системе. Полный доступ к ресурсам на других планетах, их спутниках и астероидах позволил построить колониальные орбитальные станции. Начались сложнейшие процессоры по преобразованию безжизненной поверхность Луны в пригодную для жизни среду. И Эйзеннхорн, как и большинство людей, не хотел слушать тех, кто упрямо утверждал, что новый "Золотой Век" человечества был тщательно спланированным десятилетия назад организованным обманом.
– Офицер на палубе! – выкрикнул один из членов команды.
Весь персонал поднялся и отдал честь, приветствуя вошедшего адмирала Джона Гриссома. Серьезный и строгий, он был человеком, который внушал уважение одним только своим присутствием.
– Я удивлен, что вы здесь, – сказал Эйзеннхорн, поворачиваясь, чтобы еще раз бросить взгляд на вид за окном, пока Гриссом не пересек мостик и встал около него. Они знали друг друга почти двадцать лет, познакомились, когда были еще зелеными новичками во время начальной подго-товки в Американской Морской пехоте, еще до создания Альянса. – Не вы ли всегда утверждали, что иллюминаторы – это тактическая слабость кораблей Альянса? – добавил Эйзеннхорн.
– Должен был внести свой вклад в поддержание морали экипажа, – ответил шепотом Гриссом. – Думайте, я смог бы укрепить славу Альянса, если бы пришел сюда и стоял здесь в замешательстве, пялясь на флот затуманенными глазами, как вы?
– Такт – это искусство говорить правду, не боясь нажить себе врага, – предупредил его Эйзеннхорн. – Это сказал сэр Исаак Ньютон.
– У меня нет врагов, – пробормотал Гриссом. – Помнишь, ведь я всего-навсего чертов герой?
Эйзеннхорн считал Гриссома другом, но это не отменяло того факта, что он был трудным человеком. С профессиональной точки зрения адмирал представлял собой идеальный образец офицера Альянса: умный, упрямый и настойчивый. При исполнении служебных обязанностей он строго придерживался поставленной цели и добивался ее благодаря непоколебимой вере и абсолютной власти, которая вселяла уверенность и преданность в подчиненных. Но на личном уровне, он мог быть капризным и угрюмым. Дела только ухудшались, когда его пытались выставить в глазах общественности, как некий образ, олицетворяющий весь Альянс. Годы, в течение которых он был в центре внимания, по-видимому, превратили его грубый прагматизм в циничный пессимизм.
Эйзеннхорн ожидал, что он будет недоволен поездкой и сегодняшним мероприятием – адмирал никогда не был любителем подобных общественных представлений. Но настроение Гриссома было особенно мрачным даже для него, и капитан задался вопросом, не было ли причиной этого нечто большее.
– Вы ведь здесь не только для того чтобы поговорить с выпускниками, не так ли? – по-прежнему тихим голосом спросил Эйзеннхорн.
– Нужно знать суть проблемы, – сказал кратко Гриссом, так, чтобы только капитан мог его услышать. – Вам же не нужно этого знать. – Секунду спустя добавил, – на самом деле, вы и не захотите это узнать.
Два офицера молча наблюдали в иллюминатор за приближающейся станцией.
– Признайтесь, – сказал Эйзеннхорн, надеясь рассеять холодный юмор собеседника, – зрелище Арктура, окруженного всем флотом Альянса… впечатляет, не правда ли?
– Флот не будет выглядеть столь внушительным, когда его отправят в десятки звездных систем, – возразил Гриссом, – нас слишком мало, а галактика чертовски велика.
Эйзеннхорн понимал, что Гриссом знает об этом гораздо больше, чем кто-либо другой.