– Девка – что лошадь норовистая, да еще упрямая. Требует от меня объяснений. Я ничего ей не сказал, чтоб она тебе не мешала с расспросами.
Я уже заканчивал разговор с наследницей и попросил прислать к ней племянницу.
– Не забывайте, пожалуйста, что, согласно закону, коллекция является предметом наследования. Поэтому прошу ничего не обменивать и не продавать. Сейчас придет ваша племянница. О времени похорон вам сообщат.
– Спасибо, – ответила она устало.
Шагая к площади Коммуны, я думал:
«В принципе убийство вдовы могло быть совершено или Послом, или наследницей. Последняя имела бы для этого даже больше оснований: только теперь она почувствовала себя человеком. В доме прислуге достается больше от хозяйки, чем от хозяина. Кроме того, именно она является наследницей. Но всплыло дополнительное обстоятельство: отравление ядом наталкивает на мысль, что наследница связана с Послом! Так или иначе, вывод один. Нет смысла заниматься наследницей, раз у нас уже есть какие-то данные о самом После. Ведь все говорит о том, что вскоре мы его изобличим. Может показаться, что наследница ни о чем не энает, а Посол договорился с вдовой встретиться в кафе и, опасаясь разоблачения с ее стороны, подсыпал ей медленно действующий яд. Если добраться до Посла, то это автоматически решит вопрос о виновности или невиновности наследницы…»
Обдумывая различные версии, я сел в автобус и, согласно указанию полковника, направился в сорок первое почтовое отделение.
По словам подлинного доктора Кригера, с момента ликвидации почтового ящика на его имя прошел год. Но возможно, что-то осталось в памяти персонала почтового отделения? Может, по тем или иным причинам они запомнили бывшего владельца ящика?
Войдя к начальнику сорок первого почтового отделения, я случайно оказался свидетелем заинтересовавшего меня разговора начальника с одним из практикантов.
– Белый «Дилижанс» входит в число марок, украденных из государственной типографии, – говорил начальник, – поэтому, согласно инструкции, мы не должны принимать эту марку. Скажите тем, кто гасит марки, чтобы такие письма задерживали.
– Можно посмотреть? – вмешался я, видя на столе конверт с незнакомой мне маркой.
– Пожалуйста… Разница заключается в том, что настоящий, пригодный для франкирования «Дилижанс» имеет желтый фон, – пояснил мне после ухода практиканта начальник. – Впрочем, лично я предпочитаю марки без фона. Они более четкие, более похожи на оригинал, служащий образцом для изготовления клише.
– А вы знаете оригинал?
– Да. Существовали две картины с дилижансом, которые послужили темой для марки. Как выяснилось позже, одна из картин была подделкой. Ее владелец стал жертвой мошенничества. Искусствоведы спорили по поводу этих картин. Я помню одну ссору знатоков, когда я работал в Почтовом музее, до того как его перевели во Вроцлав…
Он разговорился на тему о совершенно безразличных для меня деталях оригинала, и я не мог его остановить. Только когда он закончил, я прямо спросил:
– Меня интересует, кто арендовал год назад в вашем отделении ящик номер четырнадцать?
– О волке речь! – расхохотался начальник. – Абонентом ящика и… владельцем фальшивой картины был доктор Кригер!
Стараясь не показать удивления, я спросил!
– Вы знаете доктора Кригера?
– Постольку, поскольку… Я видел его в Почтовом музее, куда он пробовал продать фальшивый «Дилижанс». Позже мне звонили по телефону из Национальной галереи. Работники галереи спрашивали наше мнение об этой картине. Потому я и запомнил фамилию доктора.
– Вы можете описать внешность доктора?
– Конечно. Доктор Кригер – человек среднего возраста, примерно среднего роста. Интеллигентный мужчина, с круглым лицом, хорошо одет…
Описание сходилось с тем, что я слышал вначале от студента-медика, а затем от вдовы.
Убийца, он же Посол, выдающий себя за доктора Кригера, конечно же, не предполагал, что в Почтовом музее и в сорок первом почтовом отделении он столкнется с одним и тем же человеком!
– Можно посмотреть квитанции, на которых Кригер расписывался в получении заказных писем? – спросил я.
– Вы занимаетесь графологией, капитан?
Мое инкогнито было раскрыто.
– Откуда вы меня знаете?
– Откуда? Если живешь на Горносленской, через два дома… Неужели вы думаете, что я стал бы первому встречному раскрывать почтовые секреты? Вы же мне не представились… Видите ли, сосед, прошел год, и установленный для претензии срок кончился. Квитанции отправлены в макулатуру. Хотя подождите-ка…
Он прошел в почтовый зал и скоро вернулся в обществе молоденькой симпатичной сотрудницы.
– Она работала с заказной корреспонденцией в то время, когда у нас бывал доктор Кригер, – пояснил он. – Вы помните, Зося, доктора Кригера?
– Да, помню. Такой веселый, интеллигентный мужчина. У него был ящик номер четырнадцать, он подходил к моему окошку за заказными письмами, а получал он их со всего мира. Подруги смеялись, что он, очевидно, опубликовал свой адрес в каком-то африканском брачном бюллетене и скрывает свою переписку от жены. Вот ему и нужен почтовый ящик.
Зося оказалась разговорчивой особой.
– А еще он скрывал свою переписку потому, что собирал марки, – продолжала Зося. – А это смешно. В конвертах, которые иногда бывали повреждены, кроме фотографий женщин, мы видели марки. Потом все прекратилось. Доктор отказался от почтового ящика, и письма стали приходить реже. Несколько раз, когда что-то приходило, мы пересылали на адрес больницы…
– А какой документ предъявлял доктор Кригер? – прервал я ее.
– Какой? Просто… мы его знали! Он открывал свой ящик. Когда подходил к моему окошку, в руке держал ключ, – рассудительно пояснила Зося, удивляясь, что кто-то мог спрашивать у доктора Кригера документ.
И это все, что я смог узнать.
В Национальной галерее у меня был приятель еще с тех времен, когда одна воровская шайка предприняла неудачную попытку украсть «Даму с лаской» Леонардо да Винчи. Эта картина была временно передана из краковских коллекций на какую-то выставку. Кстати, миниатюрная репродукция этой картины была единственной польской маркой, на которую в те годы я обратил внимание.
Выйдя из почтового отделения, я взял такси, чтобы без проволочек «пришвартоваться» к зданию музея.
– Мариан, должно быть, в зале прикладного искусства. Если не у старых фламандцев! – сказал мне экскурсовод.
Я нашел Мариана у картин Рембрандта. Это были: автопортрет, сделанный в молодые годы, Саския, написанная через два года после свадьбы, и Мартин Дай.
Мариан стоял перед портретом Мартина Дая. Смотрел в какую-то иностранную газету, бормотал что-то себе под нос и выглядел не совсем нормальным.
А меня мучила загадка нового убийства.
Скорее бы добраться до Посла!
– Извини, Мариан, – проговорил я тихо, – нам нужна твоя помощь.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто не слышал. И лишь через минуту его профессорский лик просиял:
– А-а, это ты? Ты уже слышал?
– О чем?
– Ты в самом деле ничего не знаешь?
– Нет.
– У этого Мартина Дая была невеста. Ее портрет нашли недавно в городском музее в Шверине. В Голландии был обычай, чтобы молодые перед свадьбой заказывали свои портреты. И наши молодые отправились к Рембрандту. Но свадьба не состоялась… Смешно подумать. Смотри, они снова встретились через триста лет!
Он развернул газету, показывая мне репродукции обеих картин.
К сожалению, я должен был возвратиться к вопросу об убийстве в Западном районе.
– Говоришь, «Дилижанс»? – повторил Мариан, когда мы спустились в контору. – Что-то я слышал. Правда, не в моем отделе, но, помню, по этому вопросу были какие-то споры. Надо расспросить коллег.