– Вы собираете почтовые марки? Что-нибудь понижаете в них? – спросил я.
– Почтовые марки? – удивился студент. – Ну, постольку поскольку.
– Можете сказать, какая из польских марок самая дорогая?
– Какая? Наверно… за восемьдесят злотых, с портретом Рузвельта? Я знаю эту марку, – потому что однажды, еще школьником, посылал срочное заказное письмо.
Было совершенно ясно, что о филателии он не имел никакого понятия.
Это было все, что меня интересовало.
Однако я уходил не очень удовлетворенным. На мой взгляд, парень слишком мало понимал в марках. Его поколение должно разбираться в филателии лучше, чем мое.
Хотя доктор Кригер и ручался за студента-медика головой, а НД считал дальнейшее расследование по этой линии пустой тратой времени, я все-таки заехал на центральную телефонную станцию, где работал один мой знакомый. Я вошел в здание со двора.
– Как дела, Вацек?
– Бегут. А у тебя, Глеб?
– Помаленьку.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Да, дорогой, проверь, пожалуйста, был ли в порядке телефон у медиков в Южном районе дней десять назад?
– Устроим! – Вацек набрал номер и попросил к телефону приятеля. – Феликс? У тебя дней десять или одиннадцать назад работал телефон у студентов-медиков?
Полученный через некоторое время ответ лишь усилил мои пока еще смутные подозрения.
– Говоришь, там в течение трех с половиной дней был поврежден кабель? – повторял Вацек. – И сердились, что ты отнимаешь у них хлеб, да? Говорили, что телефон для них – источник существования? Спасибо, Феликс, пока!.. Да, действительно, – обратился он ко мне, – телефон у медиков в те дни не работал. Ну, если я тебе еще понадоблюсь, заходи, Глеб!
Я сердечно попрощался с Вацеком. Во время войны мы вместе партизанили в Келецких лесах.
«Значит, студент говорит неправду. Он или был в сговоре с убийцей, или же ему кто-то пригрозил. Или… сам сделал смертельный укол и вся история с телефоном высосана из пальца, – рассуждал я. – Плащ и фетровая шляпа в мае?! Вот и верь после этого людям. НД первый разговаривал с ним об убийстве на вилле. Просто не верится!»
Я попросил шофера такси немного подождать и из телефонной будки позвонил НД.
– Как? Ты уже вышел на волю? – обрадовался он. – Слушай, позавчера я был с твоим шефом на рыбалке. Он каждого, кого там встречал, просил поплевать на червя! А поймал только старую сандалию. Сперва он сказал, что на удочку попался сом и леска запуталась в корневищах. Мне, как идиоту, пришлось нырять, наглотался ила и воды. Оказалось, что крючок зацепил сандалию доисторической эпохи. Больше я с этим старым чудаком на рыбалку не поеду…
– Теперь послушай ты, – прервал я его. – Твой студент мне не нравится!
– Почему?
– Врет. Говорит, что не поехал делать укол потому, что ему позвонили…
– Ну и что? Ты имеешь в виду, что телефон у медиков был в то время испорчен?
– Именно. А ты откуда знаешь? – Я не мог скрыть удивления.
– Откуда? Ой, Глеб, тебе еще соска нужна… Студенты арендуют комнату в квартире медсестры. Она живет рядом, за стенкой, и у нее тоже есть телефон. В Южном районе, как тебе известно, телефонные кабели временные. И поскольку они часто портятся, студенты заключили с медсестрой соглашение. В телефонном справочнике указано два номера: студенческого общества и медсестры. Когда у них телефон не работает, она оставляет дверь в свою комнату открытой. Тогда тот, кто не может дозвониться по основному номеру, смотрит в справочник и набирает второй… Ясно?
– Понятно. А ты спрашивал, по какому телефону он разговаривал с этим доктором?
– Спрашивал… Позвоню-ка я твоей маме, пусть она введет в твой рацион фасоль. Это полезно для мозга.
Я повесил трубку. Он был скрупулезнее, чем я. Можно было не сомневаться в данных, полученных им в ходе предварительного расследования.
Приближалось время обеда.
– Куда едем? – спросил шофер такси.
Я назвал Горносленскую улицу.
Через минуту с портфелем и пачкой каталогов в руках я ввалился в собственную квартиру.
– Ты свободен или после обеда поедешь на работу? – спросила моя дорогая мамочка, лицо которой так напоминало портрет Уистлера в Лувре.
– Свободен. Но… мне хочется немного прогуляться вдоль Вислы до виллы.
Мы разговаривали так, словно ничего не произошло.
– На письменном столе под стеклом я положила для тебя марку… – сказала мне за обедом мама.
Я не мог утерпеть и, взяв тарелку с десертом, пошел в свою комнату.
– Где ты это купила? Вот уж не ожидал от тебя, мамочка!
Она вырвалась из моих объятий.
– В больнице ты полдня бредил «Колонией Оранжевой реки». И я спросила об этой марке у одного спекулянта возле филателистического магазина. А сегодня он принес мне ее прямо домой. За каких-то пять злотых.
Я немедленно заглянул во французский каталог Ивера. Зелено-голубая «Колония Оранжевой реки» должна стоить не больше десяти-пятнадцати грошей. У меня было прекрасное настроение. Будь я на месте мамы, то заплатил бы и десять злотых. Но мамочке полагался нагоняй. Она не должна пользоваться черным рынком!
– Я ему давала два злотых. Потом два с половиной. Но он объяснил, что с колониями всегда связаны большие расходы. В государственных магазинах колониальных марок нет. Он достал марку в Северном районе Варшавы и потратился на трамвай.