О, это мне уже было хорошо известно!..
Мама продолжала переговоры с председателем о покупке серии марок с цветами. За нее, судя по выражению ее лица, можно было не волноваться. Секретарь отправился на поиски: Оставшись один, я мог спокойно рассмотреть окружающих.
В дымном зале стоял невероятный гул. В таких условиях следовало отказаться от попытки разыскать хотя бы один более или менее ценный экземпляр марки, украденной на вилле, так как едва ли такие марки могут появиться тут в продаже. Здесь обменивались недорогие экземпляры. Клуб – неподходящее – место для коллекции «За лот» и тем более для марки «Десять краковских крон».
Я заметил доктора Кригера, пробиравшегося сквозь толпу. «Рассказать ему о той нелепой сделке на площади у филателистического магазина или нет?» Рассказывать об этом у меня не было ни малейшего желания. «Уж лучше потерять две марки „За лот“, нежели прослыть растяпой!»
Доктор неожиданно вынырнул с противоположной стороны и, как бы продолжая прерванный разговор, сказал:
– …видишь, я все же достал эту негашеную двухдолларовую марку! Она в прекрасном состоянии, и заплатил за нее недорого!
Он сунул мне под нос конверт с листочком красной бумаги. На марке были два медальона с изображениями Изабеллы Испанской и Христофора Колумба… Меня это нисколько не поразило. Серия уже была мне знакома по кондитерской в Старом Мясте. Две марки этой же серии как раз и явились предметом моего «обмена».
Не встретив с моей стороны никакой реакции, доктор вдруг как бы очнулся, смутился и сказал:
– Черт возьми! А ведь я от радости принял вас совсем за другого! – Затем, понизив голос, спросил: – Кстати, есть ли какие новости на вилле?
– Пока ничего нового, доктор.
– Не думаю, чтобы вы здесь что-нибудь нашли. Такие марки здесь не ходят. Мой «Колумб» был исключением. Но знакомство с клубом может оказаться для вас весьма полезным.
Доктор исчез так же внезапно, как и появился. Тем временем вернулся секретарь клуба.
– Тысяча извинений! Мне как раз попался карт-максимум «Мирный» с тремя штемпелями! Понимаете? А человека, которого могут заинтересовать ваши марки-классики, к сожалению, сегодня нет.
У секретаря был такой отрешенный вид, словно там, где он искал для меня партнера, ему сделали инъекцию морфия.
– Присмотри за моими классиками, а я сбегаю за «Мирным», – бросил секретарь на ходу председателю.
Отходя от стола, где сидела мама, я грустно покачал головой. Ведь была у меня надежда, что в этом бедламе найдется кто-то разумный! Но этого нельзя было сказать ни о Ковальском, ни о докторе, ни о по-молодому разрумянившейся маме, ни даже о секретаре клуба, который забыл о своем престиже, как только увидел конверт с полюса, к тому же с тремя штемпелями!
– Как дела?! – неожиданно прозвучал сбоку знакомый голос.
Сквозь толпу ко мне тараном пробивался поручик Емёла, нагруженный кляссерами и каталогами – а ведь тогда, в управлении, у него для меня, вообще не оказалось марок! – с увеличительным стеклом и длинным пинцетом, прицепленными на шнурках к пиджаку; внешне он напоминал ученого-ботаника, вышедшего в поле.
– Ковальский здесь. Ты его уже видел?
– Видел… А что?
– Он не выманил у тебя самые лучшие экземпляры? А ну покажи-ка, что у тебя есть? – Емёла отвел меня к случайно оказавшемуся свободным столику.
Пришлось ему показать, но не то, что видел секретарь клуба, а небольшой кляссер, купленный мамой, с небрежно всунутой туда серией треугольных марок с отечественными грибами.
– У тебя, кроме мухоморов, действительно ни одной порядочной марки нет?
– Нет, – ответил я тоном, не располагающим к дальнейшему разговору.
Емёла отвернулся. Я перестал для него существовать. Не обращая внимания на его молчание и скрыв обиду, я спросил:
– Скажи, Емёла, здесь могут быть в обороте такие марки, как «Десять краковских крон» или «За лот»?
Он окинул меня таким презрительным взглядом, как будто хотел сказать: «Ты что, неграмотный, что ли?»
– Таких марок… э-э… здесь не бывает, – поморщился он.
Прощание наше было без печали.
«Нет. Здесь такие сделки, объектом которых являются „Десять крон“, „За лот“ и старые „Саксонии“, не совершаются. Ими торгуют наверняка за пределами этого клубного зала. Но… я ведь могу пустить слух, что у меня вроде бы есть кое-что из редких марок и я настолько богат, что подобные вещи мне можно предлагать.
Кто знает, чем закончится моя экспедиция за золотым руном в ГДР и разузнаю ли я что-нибудь в Эрфурте… Поэтому отказываться от клуба ни в коем случае не следует!»
Я подошел к столику, за которым беседовали двое мужчин, прерывая разговор всякий раз, когда к столику приближался кто-нибудь посторонний. Одним из собеседников был мой первый контрагент из кондитерской. Он меня еще не заметил.
– Прошу прощения… мне сказали, что у кого-то из вас есть старая «Тоскана»? – придумал я предлог для разговора.
Собеседники переглянулись, затем окинули меня оценивающим взглядом.
– С «Тосканой» сложно. А вас не интересуют другие классики?… – Один из них пододвинул мне стул. – Мы где-то встречались…
– Возможно… Кажется, именно вам я обязан своими «Колумбами»?
– «Колумбами»? – С минуту этот интеллигентный на вид человек, казалось, вспоминал. – Нет, насколько я помню, ничего подобного у меня не бывало.