«Чёртовы сети... — разозлилась Ава, — хрен поймёшь, кто там за аватаркой!» И моментально пролистала всю ленту разговоров. Действительно, Диди ни разу со времени их знакомства не обозначила свой пол, а фразы строила унисекс — так, что не разберёшь, какой это пол — мужской или женский.
— Ладно, — набрала Ава, — предположим, ты — мужчина, но как ты объяснишь те стихи, которые ты давал (или давала?) мне читать в самом начале? Вот эти, например:
Забросив сети в океан,
Рыбак надеждой озарился:
Кто попадал к нему в капкан,
От скуки жизни исцелился.
И я попалась на букет
Из обещаний и признаний,
Ты — давший Богу свой обет,
Не знал любовных истязаний.
Кто колдовством огня владел,
Земной не ведал больше страсти,
В Ирийский сад — богов предел,
Рабов вводил для большей власти.
О, как манят твои слова!
Я на огонь лечу, сгорая,
И яда полные уста
Целуют, смертью усмиряя...
— И что? — спустя минуту спросил Диди.
— Это же были твои стихи, верно?
— Да, мои, — подтвердил он.
— Но это же от женского лица!
— А разве мужчинам запрещено писать поэзию от женского лица? Я же не уточнял, кто я: поэт или поэтесса. Я просто сказал, что могу показать свои стихи, а ты выразила желание ознакомиться.
— Но ты спокойно реагировал — блин, реагироваЛ! — когда я к тебе обращалась как к женскому полу!
— А что я должен был делать, коли ты уже изначально решила за меня, что я — стопроцентно женщина? К тому же мы проболтали весь тот первый вечер и всю следующую ночь. Как-то неловко стало признаваться. Вот я и не стал тебя разубеждать. Люди вообще не любят, когда их в чём-то пытаются разубедить, они от этого страдают. Страдают и отношения...
— Мне пора. Прощай! — отстучала по клавишам Ава и, не дожидаясь ответа, захлопнула крышку ноутбука.
— Козёл! — охарактеризовала Августа нового знакомого и попыталась сосредоточиться на насущных делах компании, но это никак не получалось. В голову постоянно лезли дурные мысли по поводу этого Диди. Да и лето само по себе не располагало к серьёзным мыслительным процессам. Сейчас бы на пляж, под пальмовые листья, в руке — мате, вдалеке — белые паруса и плавки на чьей-то упругой мужской заднице... и загоревшая мускулистая спина... Интересно, какой этот Диди без одежды?
Взор упал на танцующую фигурку. Эту полуголую негритянку привёз Петя. Откуда — Августа уже не помнила, зато помнила то, что подумала, принимая подарок: «Это, наверное, клон той, с которой он там развлекался... фу! Как белого парня может привлекать чернокожая девушка?! Совсем все извращенцами стали, что ли, вообще свою кровь не чувствуют и не слышат?!», но за фигурку поблагодарила, а позднее даже унесла сувенир домой.
«Небось, и этот Диди рыщет в поисках «туземок» соцсетей, выбирает, с кем бы встретиться. Но ты, Авочка, можешь теперь расслабиться, он в курсе, что тебе сороковник, в курсе того, что ты думаешь обо всех мужиках и бабах, в курсе твоего развратного поведения и сексуальных предпочтений — ты ему всё, дура такая, выложила! А там, где соврала, где приукрасила — там, наоборот, обнажила все свои комплексы и пороки, тайные желания и несбывшиеся мечты. Он умный, это сразу было понятно. А ты идиотка, треплющая языком! Забудь о нём. Да и разница в возрасте — шесть лет, это почти другое поколение. К тому же фотку он мою не видел. Наверняка подумал, что я — страхолюдина бальзаковского возраста, толстая, с кучей жировых оборочек на животе, бёдрах, руках и морде», — уныло подумала Августа и повернулась посмотреть на своё отражение. Зеркальная дверь шкафчика услужливо отобразила интересующий её портрет.
«Не так уж и плохо, — пожав плечами, придирчиво рассматривала себя Августа, привычно поправляя аккуратно подстриженные, отпущенные до плеч волосы и шоколадные пряди пышной челки, — каскад мне явно к лицу. Да и само лицо ещё не отёкшее, веки не набрякшие, брыли не свисают, хотя... да, нет уже той былой подтянутости скул и шеи, полноты щёк и лёгкости во взгляде, нет уже той юной свежести, длинных шелковистых волос, как в двадцать пять. Вместо всего этого появились противные «гусиные лапки». И какой-то мертвячный, сероватый цвет кожи! Это от кофе... надо на зелёный чай переходить, но низкое давление мешает... Ничего, я ещё в полном цвете! Да? А как же ненавистная проседь, которую теперь каждый месяц приходится закрашивать?! А как же губы, потерявшие сочный цвет? Их тоже можно закрасить! Но морщинки не закрасишь, как и годы в паспорте. Они, проклятые, при каждой улыбке обнаруживаются. Жёваный носок, а не лицо! Лучше не улыбаться... Или улыбаться вот так — одними глазами и взглядом. А что, это тоже искусство... Надо просто порепетировать перед зеркалом».