— Вам? — оскорбилась на «миледи» и «вы» Августа.
— Тебе... — исправился он. — Ты терпела нашу близость, если её так можно назвать, не испытывая при этом никакого возбуждения. Я, если ты помнишь, остановился. Так что какие теперь ко мне претензии?
И это было сущей правдой. Он отстранился, однако Августа сама схватила его за волосы и притянула к себе с таким решительным выражением лица, что уже не оставалось никаких сомнений: для неё это всего лишь пытка, через которую она сама же и вздумала пройти.
— Ты сама настояла на продолжении, так что нечего теперь на меня собак спускать.
— Слушай, — облизала губы Августа, нервно оглянувшись на свою компанию, сидевшую по ту сторону ограды и продолжавшую шумную вечеринку, — у меня к тебе нет никаких претензий, но есть одна просьба: не будь подлецом, не рассказывай всем о случившемся.
Он даже не собирался, но услышав то, каким она его себе навоображала, внутри взорвался яростный протест.
— Так они же видели, что ты со мной сюда пошла, — сквозь зубы отметил он.
— Ну и что. Подробности им знать вовсе не обязательно, просто скажи, что... — обливаясь жаром стыда, промямлила она, изо всех сил надеясь, что никакой крови и дальше не будет и её обман останется нераскрытым, — что это случилось и всё. Без уточнений: первый это раз или не первый. Они будут спрашивать, а ты не говори. Не хочу пересудов и всяких там насмешек. Что, и с этим у тебя трудности?
Парень спрыгнул с качелей и подошёл, встав совсем близко. В свете дальнего и постоянно мигающего фонаря его глаза светились откровенным нахальством и высокомерным презрением. Ей захотелось дать ему по лицу, но стыд останавливал, да и тошнота подкатывала от выпитого алкоголя и осознания совершённой глупости. Как-то резко наступило отрезвление, а вместе с ним прилетел страх заразиться или забеременеть от этого типа.
— Была целкой и скрывала это от подруг? — растянув губы в издевательской улыбке, мгновенно догадался брюнет. — Стеснялась признаться, что не такая опытная, как они, не такая взрослая и востребованная?
— Какая тебе разница?! — зашипела на него Ава. — Ты получил что хотел, теперь отвянь!
— А ты, ты получила, что хотела? — вдруг перестав улыбаться, спросил он. — Это то, что повысит твой статус среди приятелей: ночной перепихон на детской площадке с незнакомым парнем, имя которого ты даже не удосужилась узнать? Кстати, показательно, что это случилось именно на детских качелях, не находишь?
— Нет, не нахожу. Это ты предложил тут присесть и покачаться.
— Вот и покачались. Ирония, не так ли? Меня, к слову, Овидий зовут.
— Мне всё равно, как тебя зовут. Я забуду о тебе уже через пять минут. Тем более такое дурацкое имя.
— Неужели? — оскалился он и, прикрыв ладонями огонь, прикурил свою сигарету. — В шлюхи, что ли, готовишься? Поэтому стремишься показаться своим друзьям такой опытной подстилкой? Так знай: шлюхи с другими мордами уходят, да и трахаются они с другими мордами, не с такими мученическими, как у тебя, к тому же не скулят от боли. Ты будешь очень дешёвой подстилкой, у тебя талантов к этому делу — ноль.
Она замахнулась, но не успела: парень увернулся, поймав её тонкое запястье, и сильно сжал его в кулаке, отчего цепочка-браслет моментально соскользнула вниз, где утонула в ковре мокрых осенних листьев.
— Иди, кошка, — тихо посоветовал он и посмотрел так, что замахиваться во второй раз она уже не решилась. Брюнет был высоким и, несмотря на явную разницу в возрасте, почему-то чувствовал себя взрослым мужчиной, источая непонятную ей силу — пугающую и одновременно завораживающую. Таких парней ещё с детства Аполлонами называют, будто в их власти не только людские, но и божественные души, и если они не становятся музами и идолами своей эпохи, так сердцеедами — точно. Что ещё больше и разозлило Августу, так как именно это потенциальное божество видело в ней всего лишь беспринципную, трусливую обманщицу и девушку лёгкого поведения, не брезговавшую ни выпивкой, ни нарушением всех норм приличия. Тогда она даже не представляла себе, во что выльется подобный удар по самолюбию.
«Ладно, — развернувшись и сглатывая слёзы обиды, подумала Ава, — фиг с цепочкой, не стану унижаться и ползать, искать её в темноте, не стану просить посветить мне зажигалкой, пусть подавится! Пусть это будет жертвоприношением на алтаре взросления, пусть! Лишь бы не видеть больше его мерзкую, ухмыляющуюся морду. Спасибо, что первый раз хоть не с полным уродом. Но больше никогда!»