— Я думала, что у всех греков и итальянцев глаза тёмные, а у тебя светлые. Постой, какого же они цвета? — И она поднялась на цыпочки, почти коснувшись губами его губ так, что горячее дыхание недвусмысленно намекнуло на предстоящее событие.
Фокус перед глазами Овидия расплылся, и он, не без усилий, но отбросил голову назад:
— Зелёно-голубые. Так бывает, если ты потомственный римлянин, если твой род именно из Рима, а не из других городов, и если ты не из плебса, — пояснил он. — У меня и волосы светлыми были, к шестому классу немного потемнели. Но стоит попасть под лучи солнца, как пряди опять выгорают до светлых, и я хожу как мелированный. А ещё я, будучи в юности фанатом одной музыкальной группы, сдуру в чёрный цвет покрасился. И всё, после этого мой светлый цвет волос больше не возвращался.
— Почему?
Овидий предпочитал не отвечать на этот вопрос, потому что последовали бы остальные, уточняющие... И он просто пожал плечами.
— М-м-м... — замурлыкала Марго, и её глаза заблестели неискоренимой уверенностью в успехе предприятия. — Так ты был плохим мальчиком, фанател от каких-то рокеров, небось? Я тоже!
— Я не был плохим мальчиком, Марго. Напротив, я был... слишком правильным. Рано окончил школу, сдав три класса экстерном, поступил в лицей, затем в колледж, после в университет. Но это всё, конечно, не мешало фанатеть от музыки. И краситься в чёрный цвет. У меня и серьга в ухе была.
— Тут? — поинтересовалась она, заметив на его мочке точку.
— Да, — вновь убрав её пальцы с собственного уха, признался он, — тут. Я всё ещё иногда её ношу.
— Я бы с удовольствием посмотрела, это невероятно сексуально! — восторженно выдохнула она в ответ, что, несомненно, должно было бы привести в возбуждение любого мужчину.
— А греческая кровь? — закусила в обиде губу Марго, сделав вид, будто и не собиралась его целовать, а лишь рассмотреть, какого цвета глаза.
— Не знаю, это легенды семьи. Якобы вторая линия от греческих богов свой род ведёт, а они тоже все были светловолосыми и светлоокими.
— Так интересно! — всплеснула руками Марго, «невзначай» сжав свою грудь локтевыми сгибами так, что соблазнительная ложбинка в декольте на несколько секунд полностью завладела вниманием Овидия, и этого времени Марго хватило, чтобы понять — попался!
«Твою ж мать!» — только и успел подумать Овидий, когда Марго рванула вперёд и, обвив ногой его бедро, припала к губам страстным поцелуем.
— М-м-м... Дий, зачем ты сопротивляешься? — выдыхала она в его губы, пока он боролся сам с собой. — Нам некого стесняться, мы взрослые люди, мы одни, и ты можешь расслабиться.
«Легко сказать, трудно сделать...» — с тяжёлым сердцем подумал он, моментально воскресив неприятные воспоминания.
***
В ту ночь его, конечно, понесло. Не стоило так реагировать на Августу и её глупую, совершенно провокационную просьбу. Надо было просто промолчать. Или уйти, как он изначально и хотел сделать, да дурацкая юность с её слабохарактерностью, комплексами и болезненным восприятием любых насмешек затмевает разум. Всё это правдолюбие обернулось трагедией. Стоило ему описать Августу и её подруг в качестве ночных бабочек, как взрослые парни из той компании мгновенно вспылили — потенциальные партнёрши для секса должны были видеть в них защитников чести и попранного достоинства. Да и выпитое спиртное никому не добавляло ни разума, ни человеколюбия. Воистину, алкогольный яд и наркотики убивают в людях божественный дух, превращая их в приземлённых, вечно голодных, жадных до крови и боли бесов.
Приятели Овидия, будучи заметно младше соперников, откровенно струхнули и разбежались, увидев пьяную и неадекватную ярость взрослых парней, к тому же те превосходили числом корешей Овидия: никому из них, разумеется, не было никаких обещанных восемнадцати лет, а Овидию и подавно — едва исполнилось семнадцать.
Спустя всего пару минут рядом с Овидием остался только один парень — его сокурсник по колледжу. Началось всё как обычно — его пихнули и схватили за грудки, затем их обступили, кто-то попытался снова толкнуть в плечо, Овидий провёл захват и одновременный контрудар, но откуда-то прилетело по левому уху...
Несильное оглушение, буквально на секунду, однако уже последующая блокировка удара вышла неудачной: рука съехала, позволив лишь увести кулак противника от своего лица, а не атаковать самому. Сильно мешала одежда, за которую все начали хватать, толкотня... рычащий мат... взрыв яростных эмоций, мгновенно наполнивших воздух смертельно-опасными флюидами. В свете фонаря блеснул непримиримой кровожадностью кастет, а сразу после этого надбровье взорвалось резкой болью. Что-то горячее полилось по лицу, и мир поплыл перед глазами.