- А что, точно против каждого греха смертного есть сила добрая, которая сильнее сатанинских пороков? - спросил Георгий и глянул на лик Николая-Чудотворца.
- Ну, так вот и слушай, внимай и запоминай, - священник взял Цыбарева под руку и повел его по дорожке вокруг церкви, возле которой поздние цветы ещё вовсю радовались не очень прохладной осени.
- Первый грех смертный - Гнев, а против него Любовь. Она сильнее. Она благочестива и беспредельна Гордыня - ей противостоит светлое смирение. Покой души без суеты и согласие с судьбой своей. Уныние имеет антипод и боится славословия Бога за все, да желанного труда во благо себе и людям. Чревоугодие имеет страшного врага - пост. Сребролюбие - оно боится оказаться в положении просящего милостыню или работы не может пережить бескорыстной на благо ближнему, что с алчными и жадными случается против их воли, да ещё и не так редко. Блуд - он подыхает от воздержания, от сна с молитвою перед ним, от труда физического, тяжкого. Зависть - эта тварь губительная, теряет злобную силу свою даже от нечаянной помощи завистника, как другу, так и врагу личному, тому, кому завидует, ну и также немощным, бедным, потерявшимся в суете и бесплодной жизни.
Вот как, Жора. На весах не бывает гирек только в левой чаше. Столько же и в правой. Ибо весы жизни - это всегда равновесие. То есть гармония. Запоминай. Пригодится. Кстати, когда крещение думаешь принять?
- Я стремлюсь, батюшка. Научи, как подготовиться, - Георгий остановился и уперся взглядом в глаза священника. - Жить хочу Верой и Правдой. Честно.
- Расскажу всё. Сейчас сходим в рудоуправление, решим с настоятелем вопрос о стройке дома и будем готовиться к крещению твоему, - обнял его иерей.
- Вот, - обрадовался Жора. - Тогда сразу пойду на исповедь к тебе, отец Илия. Примешь исповедь?
-Обязательно, всенепременно, - священник пожал ему руку. - Милостив Господь и опустит через меня грехи твои. Очистит душу. Ну что, пошли к начальнику твоему, Данилычу «Грозному»? Иди пока, догоню. Я пойду переоденусь в гражданское. Скажу начальнику, что я твой брат из Зарайска.
- Дрожь есть внутри, - замялся Цыбарев. - Но в том, что уволили меня, не он виноват. Сам я себя попёр с работы, идиот. Ну, да ладно. Идём. А в церковном облачении почему не идёшь? Солидно. Один крест - убить им можно. Как кувалда тяжелый.
И пошел на улицу. Виктор догнал его минут через десять. На нём был черный костюм, белая рубашка и красный в полоску галстук. Ну, туфли лаковые, конечно. Как чиновник оделся Сухарев.
- Я, Жора этот грех беру на себя нарочно, - жестко сказал уже Виктор, а не отец Илия. - Бог простит. Но цель моя - не подразнить сущего атеиста руководящего, а нужное дело сделать. Мой сан и облачение могут оскорбить чувства неверующего. А это с моей стороны ещё более греховно. Из двух я выбрал меньший. Только ты молчи, когда мы с ним будем говорить. Спросим - тогда отвечай.
И они, перепрыгивая через похожие на сосновые нетесаные брёвна серо-бурые валуны породы боксита, медленно пошли по жесткой рыжей траве к высоким красным холмам и красному трёхэтажному зданию с красным флагом над крышей.
- Ты живешь-то сейчас где? - на ходу спросил Виктор. - У друзей?
- Откуда друзья? - хмыкнул Жора. - Пили вместе, девах тискали. Это не друзья. Выгнали меня, бросил кирять, так никто и не пробовал меня найти. Утешить заодно за дом сгоревший. Живу я всё время на складе церкви нашей. Там консервы и посуда всякая для трапезной, инструмент разный для уборки и чистки, рамки для икон, ладан, елей, краска разная и рубанки да отвёртки.
А диван хороший, хоть и старый. Меня дьяк Анисим сам позвал. Он про меня узнал от кого-то из ваших. Так мы с ним в шесть утра двор подметаем, листья собираем, жжем. Живёт он там же. Только спит на кровати в углу склада. Квартиру ждёт. Как и ты, отец Илия. Вдвоём ему веселее. Да и мне. Я и молиться иду раньше всех. Иконостас рядом.