Продали в городе Курган. Тут не очень далеко. Три швейных машинки с фабрики «большевичка» в Зарайске взяли ночью. Их я здесь продал в швейный цех на углу старого посёлка. Рядом тут. Деньги перечислил инвалидам Зарайска. В военкомате по старой схеме адреса выпросил. Ну, вот. Я рассказал всё. Есть ещё несколько несущественных краж. Ничего они к моей поганой биографии не добавят. Но я хочу чтобы Бог, он же и так всё про меня знает, не просто грех этот мне отпустил. Чтобы помог вылечиться - хочу. Я понимаю, что психически болен. И пойду к Зарайским психиатрам с просьбой. Может вылечат. Вот вся моя честная исповедь.
Но вы же за всё, что я рассказал, в милицию меня не сдадите?
Отец Илия набросил на его голову свою епитрахиль, сказал: «ясное дело, что нет. Не бойся.» и громко прочитал разрешительную молитву.
«Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит тебе, чадо Николай, вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от греха твоего. Аминь.»
-На Литургию Иоанна Златоуста придёшь к семи вечера. После неё вынесут хлеб - тело Господне и вино- кровь его. Съешь кусок и выпьешь глоток обязательно. После того можешь идти домой. Отпустил Господь твой грех. А через неделю, если воровать перестанешь, приходи ко мне. Вместе поедем в Зарайск к психиатрам. Вылечат. Не сомневайся.
Он отслужил вечерний молебен, переоделся и пошел домой. Холодный конец января ветром, острым как бритва, лез под пальто и брюки снизу. Но не мороз заставлял его почти бегом бежать. Дома его ждала Лариса. Не жена, не случайная любовница вроде бы уже.
Просто - женщина, без которой, как ему казалось, жить он больше не сможет.
Глава тринадцатая
Бежал Сухарев поперёк маленькой площади. По правой её стороне стояли три магазина и пятиэтажное бурое здание, где ютились разные второстепенные учреждения. Редакция областной газеты, например. Не причислили её, орган обкома, ни к самому обкому, ни даже к уровню горкома профсоюзов.
А левая сторона вмешала по порядку четыре общаги для условно - досрочно откинувшихся за примерное поведение зеков, которые все поголовно досрочно исправились и теперь вручную пахали на бокситовых карьерах. Возле предпоследнего общежития колыхался круг орущих, подпрыгивающих мужиков. Они свистели, кричали одно слово «давай!», влетали в центр круга, но их выбрасывали обратно. Сухарев подошел.
- Чего там?- спросил он у крайнего мужичка в старой черной телогрейке и в шапке - ушанке без одного уха.
- «Бык» «шершавого» жизни учит.- Весело ответил мужичок.- Уронил его и кроет с правой да с левой. А мы стоим- радуемся. Правильно наказывает.
-И за что?
- «Шершавый» нашей «вохре» пацанов сдал. Бухают, мол, после отбоя. А нажрутся - шарахаются по общаге, орут, песни горланят, спать не дают. Короче - инструкцию нарушают.
- Ну, так он правду говорит или врёт «вохре»?
-Так и есть, в натуре.- Мужик посмотрел на красиво одетого Сухарева.- Ты коммунист что ли? Из горкома? Оно так есть. Буянят. Человек десять авторитетных. И Бык первый.
- Не, не из горкома я.- Улыбнулся Виктор.- Я поп. Священник. Переоделся после работы, домой иду. А что ж не спасёте вашего « шершавого»? Эти гаврики, а один из них его молотит, вам же и не дают спать. Как работать, если полудохлый с ночи?
- Так это ладно. Не доспим дома - наверстаем в теплой каптёрке у завхоза. Придавим часок - и хорош. А стучать ментам - это по- товарищески? Мы ж тут все - братва. Сидельцы, бляха.
Сосед мужичка, худой парень с лицом туберкулёзника, слышал разговор и добавил от себя.
- «Быка» трогать опасно даже толпой. Всех запомнит и порежет с корешами втихаря ночью. Не до смерти, но следы останутся. Да и больно.
- Ты, поп, иди.- Посоветовал третий, высокий крепкий парень в свитере и лёгких спортивных брюках.- Разберутся. Кирять по ночам запрещено. Это да. Но закладывать своих - тоже западло.
Сухарев вошел в круг, взял «Быка» за воротник и поднял. Тот и не понял ничего. Виктор незаметно прихватил его большой палец и легко подломил сустав. На лице «Быка» отразилось сразу три выражения. Первое говорило о том, что он до сих пор ничего не понял. Второе показывало жуткую боль, которая обездвиживала тело и третье выражало искреннее удивление. Тронуть «Быка» из общаг не решился бы никто. Ни группой, ни, тем более, в одиночку.