Савелий кивал головой, попутно надевая тяжелый свой крест наперсный.
-Я обещал, что за тебя отслужу заутреннюю. - Поднялся с пола Сухарев. - Ты же вечернюю вчера отслужил вместо меня. Сейчас я облачусь быстро. Ты, отец Савелий, отдохни сегодня. Я отработаю.
Протодиакон хмыкнул, улыбнулся криво и пошел в трапезную чай пить.
Виктор хорошо провёл службу, потом помог трудницам протереть иконы и пол на амвоне, да целый день беседовал о разных тонких библейских толкованиях с прихожанами, разъяснял им очень важные постулаты мудрых церковных канонов, тщательно проверял - правильно ли произносят певчие сложные псалмы и литургические молитвы. Так день и прошел. Гражданские шмотки свои Виктор надевал почему- то с облегчением.
И ведь не тяготила его тяжелая и широкая ряса с подрясниками, крест и епитрахиль не мешали, не раздражали рукава верхнего одеяния, полностью прикрывающие ладони, и всегда почему- то прохладная серебряная цепь нательного креста не мешала. Но с некоторых пор брюки, свитер, ботинки из промторга и драповое пальто с кроличьей шапкой давали пока ещё ничем не объяснимое успокоение нервов и чувство свободы. Не от Бога и церковных трудов. В гражданской одежде ему было легче говорить хоть о чём, вести себя не как важное, приближенное к великой Божьей воле священное существо, а как сильный, молодой, умный и довольно красивый вольный мужчина.
Отучившись по воле отцовской в духовной семинарии он не мог поначалу привыкнуть к ко всему показному, что производила догматическая и пафосная церковная жизнь. Почти раболепское преклонение нижних чинов перед протоиереями и протодьяконами смотрелось поначалу комично и унизительно, но через год Сухарев понял, что это броское чинопочитание - незыблемый веками канон. Высший сан ближе к Господу и милости его получает больше. Преклоняй пред ним голову и колени, да и тебя, малозначительного слугу, Господь заметит и воздаст благодать да чин.
Домой он бежал на хорошей скорости. Позволяли так нестись по скользкому снегу рифлёные глубокими канавками подошвы из нового материала - полиуретана.
За два дня соскучился он за Ларисой так, будто только что дембельнулся с трёхлетнейслужбы в армии. Он открыл дверь своим ключом и замер в прихожей. Не просто остановился, а присел, снял шапку, чтобы лучше слышать. Она играла на рояле. Красиво, мягко, аккуратно и очень профессионально. Так Виктор слышал исполнение на фортепиано по радио и с Ларискиных пластинок.
Он поднялся, бросил на вешалку пальто, быстро отстегнул кнопки на ботинках, подбежал сзади и обнял её так крепко, что Лариса от неожиданности вскрикнула.
- Ты играешь!- Сухарев поднял Ларису и закружил по комнате.- Господи, ты играешь! Да как красиво! Обалдеть! - Он целовал её и кружил, ставил на ковер, ласково гладил, снова подхватывали бегал с ней по комнатам. Лицо его отражало такое счастье, будто наконец - то в свои тридцать шесть лет он наконец дождался чуда и оно пришло само к нему в дом.
- Это лёгкая вещь, Витя.- Смутилась Лариса, но смущение не скрывало её счастья. - Это Шопен. «Вальс Си минор». Четвертый класс музыкалки. Но я - то не думала, что смогу сыграть даже «два весёлых гуся», которые хорошо жили у бабуси. И это, Витя, милый мой, всего после двух сеансов за вчерашний день с твоим терапевтом остеопатом Дмитрием Ильичом. Он вчера приехал и как- то необычно вытягивал мне суставы. У него есть такая штуковина - наподобие маленького ручного пылесоса на батарейках. Вставляешь в дырки пальцы и «пылесос» их в себя втягивает. Потом массировал обе кисти и мазал какой- то вонючей мазью. Ещё тринадцать сеансов. Может я, действительно, смогу играть всё, что захочу, а? Как думаешь? Он и сегодня придёт попозже.
- Да ты, блин, у меня на международных конкурсах гран - при будешь брать!
- Сухарев смотрел в счастливые глаза не любовницы, не жены пока, а просто своей обожаемой женщины, видел в них одновременно удивление, неверие, радость и счастье, смотрел и глаз не мог отвести. Лариса за день стала красивее, мягче и нежнее.
Любви к себе он в её глазах не разглядел, да и ни к чёрту было бы изображение любви, которая и так никуда не сбежала. А вот радости от того, что ты больше не калека, что ты снова музыкант, у которого есть навык, надежда и уверенность на возвращение в искусство - раньше не было. И она, радость нечаянная, сделала из красивой женщины прекрасную. Виктор с этой минуты уже точно знал, что создано это замечательное существо для него, для любви, семьи, музыки и обязательного чистого и достойного материнства.