Сухарев разглядывал Лару так, будто познакомился минуту назад. Взгляд его был острым, удивление этого взгляда отскакивало от женщины и металось осколками по комнате. Казалось, что сейчас затрещат стены и от него, сверлящего, раскрошатся.
- Ты… Как ты это делаешь? Как ты можешь одинаково прекрасно готовить, шить, вышивать, писать стихи, рисовать, играть на рояле, до блеска натирать мебель и разбираться в астрономии? - Сухарев присел перед ней на корточки и держал тарелку перед глазами. - Ты гладишь одежду как в ателье высшего разряда, моешь полы не хуже техничек обкома партии, к тебе подбегают на улице и трутся об ноги огромные уличные собаки, твои выступления в зале горкома комсомола можно одновременно транслировать по Всесоюзному радио.
Ты ножичком и наждачной бумагой сделала мне крест наперсный, на котором барельеф Христа и вставленные как будто рукой ювелира изумруды по всем углам его и над головой Господа. А я и внимания- то особо не обратил. Ну, сделала. Спасибо. Откуда в тебе столько талантов, если считать талантом и доброту души, чувство правды и справедливости? Ты кто, Лара?!
Лариса поднялась, извинилась и пошла в ванную.
- Не думала об этом - Тихо ответила она на ходу.- Да и ничего особенного не делаю я. Нравится просто и черная работа, и искусство. Одинаково. Не знаю почему.
- Вы, Виктор, просто имейте в виду.- Доктор взял его за плечо.- Она делает всё не для того, чтобы Вам ещё сильнее полюбиться. Я по глазам её вижу. Она просто добрый, умный, сильный и разносторонне талантливый человек. Поверьте. Я много людей видел.
- Ну, вы с ней сеанс завершайте. Вам час ещё работать. А я пройдусь по улицам. Подумать надо одному.
Он вышел на площадь обкомовскую, где Владимир Ильич пятиметровый, заломив за спиной бронзовую кепку вглядывался в бесконечную степную даль, откуда, возможно, ждал прихода коммунизма.
- Виктор! - Сказал в его голове тот голос, из снов. - Ты извини, что я правило нарушил, не во сне объявился. Я на минуту отвлеку тебя. Помнишь, я говорил в последнем сне, что тебе в феврале предложат работу новую. Научную. С волнами звуковыми и полями магнитными работать. И просил тебя отказаться. Но я слышал ваш разговор с профессорами в Зарайске о Тургайской впадине. И передумал. Занимайся этим серьёзно. Ты много узнаешь о вселенской гармонии и сможешь разгадать разные тайны, чтобы помочь людям и нам установить гармонию на вашей несчастной Земле.
Ваш Тургай - это один из наших полигонов. Мы внесли в вашу зону тьму роботов и различных генераторов. Невидимых вам машин и видимых объектов, которые вы называете привидениями. Познакомься с ними, зови сюда тех профессоров, своих, местных, не профессоров тоже выбери пару- тройку и позови. Знакомьтесь с нашими учеными и роботами, которые трудятся на Тургайском плато. Я буду контролировать и помогать. Шестнадцатого февраля в час ночи тебе надо быть на северной окраине посёлка Кийма. Там наш штаб. И я вас всех перезнакомлю. Всё. Удач. Это был я, твой друг, голос Вселенского Высшего Разума.
Стало тихо. Казалось - ветер треплет остатки волос на бронзовой голове Вождя, мнёт с шумом его коротенькое пальто и без того мятую кепочку.
- Вы священник Илия? - Оказывается всё это время за Сухаревым шел высокий молодой интеллигентный парень лет тридцати пяти.
- С кем имею честь?- Повернулся и остановился Виктор.
Парень подал руку.
- Я Сергей Баландин, корреспондент областной газеты « Тургайская новь.»К вам в церковь по понятным Вам причинам прийти не могу. Домой - как-то неловко с моим вопросом. Вот пытался несколько раз на улице Вас найти и остановить. Наконец получилось.
- Уж не писать ли собрались о церкви?- Улыбнулся Сухарев.- Так грех это для корреспондента газеты, органа ЦК компартии Казахстана.
- Нет, не собираюсь. Мне ваша помощь нужна. Мне сказали, что Вы честный и порядочный человек. Я сам из Москвы. Сбежал сюда два года назад. Именно сбежал. Напакостил, струсил и спрятался от тех, кому нагадил. В глуши этой исчез для всех.
- Душой грех чувствуете свой? Ну, неправоту, по - вашему говоря.- Виктор держал Баландина за руку.
- Да. Да! - Сергей отвёл взгляд.- Мучаюсь. Но рассказать, душу облегчить и понять с чьего - то умного совета - что дальше делать, не могу, некому рассказать и совет получить не в обкоме же…
- Крещёный?
- Нет. Не сподобился. - Баландин выжидающе смотрел на священника.
Сухарев внимательно изучил глаза корреспондента. Взгляд был глубокий, ровный, открытый и честный.
- Вот что, Сергей. В церковь Вам прийти всё же придется. Был у меня один. Из партийных руководителей человек. Не крещенный. Пришел в храм в полночь. Ко мне конкретно. Больше в церкви не было ни души. Он пришел для покаяния.