Неумытный читал доклад громко, внятно и предельно серьезно, как обычно, до конца не вникая в суть написанного. Но, прочитав последние слова, остановился. Он остановился потому, что и до этого сдержанно смеявшиеся слушатели (которые, конечно уже сообразили, что случилась подмена доклада), после этих последних слов про рога, просто разразились каким-то безудержным, гомерическим хохотом. Смеялись даже ответственные работники из горкома партии, то есть те люди, которым по должности не свойственно было понимать и воспринимать юмор.
Неумытный в ужасе посмотрел на зал, пробежался глазами еще раз по тексту и зачем-то пощупал свою голову. Возможно, он решил, что ему незаметно кто-то приделал картонные рожки и все смеются над этим.
Но рожек никаких не было, а такое его поведение положило чуть не большую часть всех собравшихся на пол. Азаруев уверял потом, что после торжественного собрания он насчитал восемнадцать мокрых кресел.
Такого октябрьского праздника в ГИТИСе не было ни до ни после.
После выступления Неумытного никто не решился взойти на трибуну. Торжественную часть решено было свернуть, что так же говорило о том. Что времена меняются.
Педагога по научному коммунизму успокоили, сказали, что ничего преступного он не совершил. А слова, вызвавшие смех в зале, ни что иное, как выдержки из романа Достоевского «Бесы».
Неумытный, услышав «Бесы», вспомнив мои вступительные экзамены, заподозрил было в содеянном меня. Но Леонид, который уходил от нас и переводился во ВГИК, признался, что это его рук дело.
Да, все менялось, прежние представители горкома партии не смеялись бы над услышанным, а сочли бы за провокацию. Дали бы поручение завести уголовное дело, вести следствие, наказать виновников. А тут, посмеялись и забыли. Смеха в те дни было много; уходя во ВГИК, Леонид куражился в открытую. На уроке мастерства он встал и сказал Скорому:
– Учитель! Хотелось бы нам видеть от тебя знамение.
Скорый не растерялся и подыграл, ответил Леониду словами Христа:
– Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения, и знамение не дается ему.
И надо мной Леонид подшутил и над дядькой. Весь выходной не давал адмиралу покоя, травил его, говоря: «Глухой ты стал, ничего не слышишь, иди уши помой». А в понедельник подошел ко мне в институте и совершенно серьезно принялся рассказывать о том, какой это незаменимый орган – человеческое ухо, как мудро в ушную раковину природой заложена вся жизнь человеческая и что, если регулярно мыть его холодной водой, то никакая зараза не возьмет.
– Вон, дядька моет уши холодной водой три раза в день, и как огурчик. Не нужна никакая гимнастика, полезнее всяких обливаний, – тут он спохватился. – А сколько, кстати, сейчас время? Два? Надо же, позвони Савелию, напомни, он просил. Утром-то и вечером он регулярно, а вот днем, бывало, что и забудет. Позвони, Димон, не в службу, а в дружбу, я пока на третий сбегаю, – в туалет имелось в виду, для чего еще до начала рассказа он переминался с ноги на ногу. – Звякни, спроси, помыл он уши холодной водой, он очень просил.
И он убежал на третий. Конечно, я попался. Позвонил, спросил уважительно, отчего еще сильнее, наверное, травмировал адмирала, не забыл ли он помыть уши холодной водой. Савелий Трифонович рассердился:
– Как? И вы туда же, молодой человек? Старика топтать?
За спиной тут же раздался хохот Леонида.
Леонид ушел из института, но видеться мы реже с ним не стали и, как прежде, оставались друзьями не разлей вода. Очень приблизил он к себе Азаруева. Фелицата Трифоновна была этим недовольна, она ненавидела Антона, жаловалась мне на него:
– Этот Азаруев – двуногая свинья. Я сделала ему бутерброд с сыром и чай в хрустальном стакане подала, так он бросил сыр в горячий чай, стал растягивать его, как жвачку, да так и не съел. Сыр засох на дне стакана, превратился в камень. Я чем только не пробовала, не смогла отмыть, пришлось стакан выбросить. И что еще удумал, при гостях стал свои гадкие номера показывать.
У Азаруева было два коронных номера. Тост закавказского секретаря комсомола: «Хочу этот девочка раком давать (рекомендовать – авт.) на комсомол. Чито ми с нэй дэлали ранше? До революции ми толькалы ее толко в зад. А теперь, при совецка власт, ми толькаем ее только в перед».
И однорукий флейтист. Антон надевал пиджак, застегивался на все пуговицы, один рукав которого был пуст и спрятан в карман. В единственной руке он держал флейту. И вот музыкант, в образ которого входил Азаруев, начинал играть. Одной рукой и дудку свою держал и пальцами этой же руки перебирал отверстия на этой дудке. Хорошо играл Антон, строго и серьезно себя вел, никто не ожидал подвоха. Но вот музыкант играть устал, у него пот выступил на лбу. Как же быть? Решение находилось незамедлительно. Он опускает флейту ниже пояса, в это время из расстегнутой ширинки медленно, змеей, выползает указательный палец спрятанной руки и, обвив дудку, держит ее, пока музыкант достает из нагрудного кармашка носовой платок, и вытрет им пот со лба. Затем музыкант снова берет в руку флейту, и продолжается серьезная музыка.
Тот, кто видел этот номер в исполнении Азаруева, как правило, всегда хохотал до беспамятства, не исключая и почетных, сановитых гостей Фелицаты Трифоновны.
Как-то в пивной Азаруев разошелся, разматерился и из-за соседнего столика, где сидели работяги, нам сделали замечание:
– А ну, кончайте, мужики, по матушке ругаться.
Антон, не разобрав смысла претензии, сказал:
– В глаза-то я его по батюшке, – он говорил о мастере, – а за глаза по матушке.
Работяги рассмеялись и перестали обращать на него внимание.
Что говорить, Антон спьяну продал мастеру второй балкон Леонида (у нашего мастера не было ни одного). Нянчил Антон внука Скорого, дожидался деда, который гулял в тот день сотоварищи в ресторане. Скорый из ресторана вернулся, налил Антону за хорошую службу (внук уже спал) и стал жаловаться на то, что нет у него балкона. «А как бы хорошо с балконом мне жилось!». Ну, тут выпили они еще, и Антон поднял тему балкона. Сказал, что у Леонида их два и один ему точно не нужен, и он, Азаруев, берется уговорить друга продать балкон. Наш мастер, в чем-то хитрый, злобный волк, в чем-то простодушный ребенок, да к тому же находясь под воздействием винных паров, решил: «А что? Правильно ведь Антон говорит, зачем Леониду два балкона, пусть продаст маленький. Мы его разберем, перенесем, а у меня соберем». Не выдержав, Скорый принялся мечтать о балконе вслух. Стал говорить о том, как по утрам на нем будет пить кофе со сливками, а по вечерам – чай с лимоном, как будет на нем встречать рассвет и провожать закат. Как поставит на балконе моноспектакль или заведет голубей, как станет выращивать розы, как купит цепеллин, или воздушный шар и припаркует их к балкону, привязав покрепче веревкой бельевой.
Вся Москва, весь Союз Нерушимый сузился теперь до размеров балкона, а точнее, балкон стал для Скорого и Москвой и Страной. На балконе помещался и Кремль с Мавзолеем, и Красная площадь и даже члены правительства и демонстранты, марширующий по брусчатке. Если в пьесе Шекспира за коня отдавали полцарства, то Скорый за балкон готов был полжизни отдать.
Скорый дал Антону задаток, на эти деньги Азаруев принес еще водки. И вот они сидели, пили и думали, где лучше поставить балкон – в комнате или на кухне. Засыпая, счастливый мастер бормотал себе под нос: «И правильно. И буду я жить с балконом!».
Утром, проснувшись и протрезвев, мастер подумал и сообразил, что балкон перенести невозможно. Он умолял Азаруева никому об этой сделке не говорить, Антон клялся самыми страшными клятвами, но, стоило мастеру в тот же день переступить порог института, как коллеги его самым серьезным образом осведомились: «Не хотите ли, голубчик, свой балкон застеклить?».
Это была очередная шутка Леонида, жестокая шутка. Узнав от Антона, который ничего не мог от него утаить, про балкон, он подослал Яшу Перцеля (режиссера с нашего курса) к педагогам со следующим предложением: «Есть знакомые рабочие по застеклению балконов, которые, уважая творчество нашего учителя, застеклят ему балкон совершенно даром. Но, чтобы не попасть в смешное положение, нужно прежде узнать, хочет ли того мастер». Те и узнали. И никак не рассчитывали на столь громогласный ответ. Он их прямо на месте покрыл семиэтажным матом, а Азаруева обещал выгнать. Но не выгнал. После этого инцидента с внуком просил сидеть меня, услугами Азаруева пользоваться перестал.