– Нет.
– Что значит « нет»? Ни одного?
– Ни одного.
Он посмотрел на меня подозрительно, дескать, разве такое возможно, разве можно жить, не имея ни одного костюма.
– Жаль, что мои тебе не подходят по росту и размеру, – сказал он, отводя глаза, – я бы тебе какой-нибудь подарил.
На самом деле Сергей Сергеевич лукавил, слишком уж они ему были дороги и на такой подарок, я думаю, он бы не решился. Если бы и решился, то, конечно, не в ту, пьяную минуту. В ту пьяную минуту он был настолько влюблен в свои костюмы, так искренне их обожал, что ни дочь, ни жена, ни тем более я, посягнуть бы на них не могли. Сказали бы: «Жизнь твоих родных зависит от костюма», и он, я ручаюсь, ответил бы, не задумываясь: «Костюм не трожьте, делайте с родными, что задумали».
– Правда, красивый? – интересовался он у меня, держа в руках костюм болотного цвета. – А сколько завтра на улице? В нем, наверное, будет жарко. А может, и нет. Я его завтра надену. Ты мне завари чайку.
– У вас нет чая, и вообще ничего из продуктов, – вырвалось у меня, хотя, наверное, следовало об этом и промолчать.
У меня в голове не укладывалось, как это так, взять и оставить пустой холодильник. Люди не бедные, в чем же проблема? Потом я узнал, что в прошлом году Сергей Сергеевич, оставшись один, швырялся продуктами в прохожих, так сказать, кормил, угощал. Поэтому-то все и подчистили, оставляя его одного.
Известие об отсутствии продуктов Сергей Сергеевич воспринял спокойно.
– Сходи, пожалуйста, к соседке, – сказал он. – Займи чая, хлеба, сахара и молока. Скажи, что я потом отдам. Если будет кобениться и говорить: «Адам триста лет жил», то можешь плюнуть ей в лицо.
Само собой, я пошел и купил все это на свои деньги. Да кроме заказанного, купил еще и картошки. Сергей Сергеевич понял, что я ходил в магазин, но вместо того, чтобы предложить финансы, он сказал:
– Я устрою тебя на хорошую работу, там ты будешь получать приличные деньги, и тебе ничего не придется делать. Вот, Дмитрий, костюмы есть, а счастья – нет, – он вдруг горько заплакал и сквозь слезы и сопли промычал, – ты верующий? Я хочу креститься, а крестного у меня нет. Вот такая беда.
– Если хотите, я могу быть вашим крестным, – растерянно сказал я.
Он разом перестал плакать и в словах моих, услышав какую-то ловушку, подвох, корыстный умысел, стал тут же уверять, что все на самом деле хорошо.
– Да нет, не надо. Крестных полно, только свистни, сбегутся. Я вот им, сволочам, выбил огромную площадь под медицинский центр, а они сдали все в аренду. Напустили продавцов автомобилей, валютные обменники поставили и ничегошеньки медицинского. Вы же меня подводите, говорю, любая проверка из Госкомимущества… Спросят, кто дал разрешение? Почему не по назначению используете? Не понимают люди. Я им говорю: «Не понимаете слов, на вашем месте будут работать другие». Орать стали. «Не глухой, – говорю, – тише».
Сергей Сергеевич вдруг замолчал, прислушался, встал, прошмыгнул в ванную, там намочил тряпку и стал ею мыть пол.
– Ненавижу пыль, грязь, ненавижу, – приговаривал он. – А костюмы у меня шикарные, скажи, Дим? Очень красивые. Их бы накрыть целлофановой пленкой, чтобы моль не ела, да пыль не садилась. Они просто прекрасны, просто восхитительны. Давай, пойдем, повесим их обратно в шкафы. Я бы их и на ночь оставил, но боюсь.
– Тут из одного костюма выпало удостоверение сотрудника милиции, – сказал я, подавая ему красные корочки.
– Это… Никому не говори. Это разрешение на ношение оружия.
Он спрятал удостоверение и дополнительно выпил водки. После чего меня просто замучил.
– Свари картошку, помни ее, подай, помой тарелку и кастрюлю. Дай руку, а то я иначе не засну. Я скоро умру, Димка, у меня обнаружили метастазы, а это конец. Не хочу умирать, боюсь. Была у меня первая жена, был ребенок, болел болезнью Дауна, слышал о такой? Я его очень любил. Он умер в три годика. Ты верующий? Как думаешь, на том свете страшно? Я не боюсь, потому, что делал и делаю одни только добрые дела. Телефон не поднимай, звонят одни просители. Все им дай, дай, дай. Какие же подлые люди. А ты хороший, ты добрый, я тебя люблю.
Он весь затрясся и полез целоваться в губы, я отстранился от поцелуя.
– Ты не подумай, что я пидорас, – принялся оправдываться Сергей Сергеевич. – Я их сам ненавижу. Но будь я женщиной, я бы замуж за такого, как ты, пошел. Ты не предашь, не бросишь, я людей знаю. Дай руку. Какая у тебя сильная энергетика. Не уходи. Не уходи, пока я не засну. В доченьку мою втюрился? Дерзай, дерзай, я только «за». А если найдешь другую, у которой сиськи побольше, смело бросай ее, я не обижусь. Ой! Ой! Кольнуло! Ой, плохо! Дмитрий, я тебя умоляю, займи, займи у соседки, сбегай за водкой. Я потом отдам. Сбегай, а то умру, а то погибну, если сейчас не выпью.
Я медлил, не знал, что и делать, Сергей Сергеевич не унимался:
– Сходи, милый, я тебе отслужу. Не обслужу, а отслужу, как серый волк Ивану Царевичу. Давай, сходи, а то подохну.
Делать нечего, сходил я в магазин, принес ему бутылку. Он ее выпил и снова полез целоваться. Я снова уклонился, и он снова ударился в красноречие:
– Да ты не бойся, я не голубец. При моей-то должности их столько вокруг вертится. Все хотят быть поближе к власти. Бывало, засыпаю и не знаю, с кем. Потом оглянусь за спину, как дам локтем по зубам, сразу отстанут.
Я не ночевал у Сергея Сергеевича.
Как-то пришел утром рыб кормить, вонь стоит по всей квартире. Не добежал хозяин до туалета, все осталось на полу. Причем, не в одном месте, а по всему коридору. Сил прибраться у него не было. Он взял и прикрыл это безобразие газетами. Сам ходил голый, в халате, с незапахивающимися полами. Видно было, что стыдно ему, но и сделать ничего не может. Руки дрожат, трясется весь. Попросил сбегать за бутылкой. «А то умру». Мне страшно было оставлять его одного в таком состоянии, позвонил соседке по лестничной площадке, толстой хамоватой бабе с низким голосом, попросил присмотреть за ним, сам побежал за бутылкой.
Когда я вернулся, было все прибрано, пол в коридоре вымыт, а самого Сергея Сергеевича соседка в ванной подмывала, как младенца.
– Стой, не трясись. Чего стесняешься? – властно говорила она. – Петушка своего прячет. Я за жизнь свою таких орлов повидала, не чета твоему.
Я сказал, что купил бутылку и поставил ее на кухонный стол. Попросил соседку, чтобы она дала Сергей Сергеевичу опохмелиться, но не позволила бы напиться.
Сергей Сергеевич, улучив момент, опасаясь соседки, умоляющим голосом просил зайти к нему через полчаса. Я зашел через час, они голые спали в семейной постели. Бутылка была пуста. Я не стал будить, ушел.
Когда из Каунаса вернулась Эсфира Арнольдовна, то есть когда я сдавал ей мужа с рук на руки, Сергей Сергеевич сидел на подоконнике с взлохмаченной головой, с одутловатым лицом, с заплывшими красными глазами. В розовых, с кроличьими хвостиками, женских шлепанцах на ногах.
Моя вахта закончилась. Денег, мною потраченных, не вернули, даже не поблагодарили. Не поинтересовались, чем четыре дня питались. Видимо, матушка Саломеи решила, что муж ее сорил деньгами, а я и ел за его счет, да и пил с ним вместе. Но, как бы там ни было, я был рад уже и тому, что отмучился. Жалел только об одном, что, поддавшись минутной слабости, юношескому порыву, пересказал Сергей Сергеевичу то, чего бы не следовало пересказывать.
Когда он узнал, что я отдыхал у его старшего брата, то стал расспрашивать, что о нем говорили, как вспоминали. Ну, я и сказал, как на духу, что говорили. А именно, что за зиму, когда жил у них, сгрыз морковки двадцать пять килограммов (на что он молча достал и показал мне вставную челюсть). Что запачкал, так как не мылся и пододеяльника не надевал, дорогое ватное одеяло, которое пришлось выбросить. «Привык спать без простыней, как грязный цыган». Ну и все то, что уже известно.
Чувствовала душа, что добром все эти откровения не кончатся. Хотя какие от этого могли быть последствия, даже не предполагал.
Глава 23 Крым
Отмучавшись, сдав алкоголика Сергей Сергеевича с рук на руки, я поехал с друзьями на юг. Подобралась очень приличная компания. Поехало нас восемь человек.
Леонид с актрисой Спиридоновой, законной супругой актера Кобяка, Антон Азаруев с Морозовой, студенткой с нашего курса, актрисой-травести. Любительницей длинных носов, все операции делала по удлинению носа, мечтала о роли Буратино. А так же я, Зурик, Аркадий Боков, друг Леонида по кличке Боксер и та самая девушка, с которой я танцевал в общежитии театра МАЗУТ, придя туда с Леонидом и Керей. Она так же, как и Спиридонова, была актрисой театра и звали ее Наталья Ратайкина. Собралось, как я уже сказал, восемь человек, три дамы и пять кавалеров.