Актрису Ратайкину провожал на юг тот самый актер, что в общежитии предлагал мне для ночлега свою койку, а поутру кричал в умывальнике всякие гадости. Он смотрел на меня, как смотрит человек обреченный, то есть никакого сомнения у него не было в том, что на жарком юге я доберусь до его невесты. Я искренно хотел его успокоить, но не подойдешь же, не скажешь: «Ваши муки напрасны, Ратайкина мне не нужна».
Мы сели в поезд «Москва-Симферополь» и поехали на полуостров Крым.
Весь поезд битком был набит молодыми людьми. И уже в дороге начались песни, танцы, знакомства, обнимания и целования. Хочу напомнить, что я на тот момент был по уши влюблен в Саломею и ехал на море исключительно купаться, загорать и отдыхать. Никак не за амурными проделками.
По совету Леонида мы держали путь в город Судак. В город приехали затемно, к старушкам дежурившим на автобусной станции не пошли, так как, по словам Леонида, они драли за жилье тройную цену. Шли во тьме, с чемоданами в руках, и тут к нам подошел дед с внучкой, предложил пожить у него. Мы посовещались и решили, что денька два поживем, пока не найдем более приемлемое жилище. Отнесли к деду вещи, оставили девушек ночевать, а сами пошли смотреть город. Город не спал, работали все кафе, все рестораны, все бары. Мы зашли в один из ресторанов, выпили вина, и так как на самом деле очень устали, вернулись в дом и легли спать.
Дед, по фамилии Карп, наш хозяин, сдал нам свой дом, состоящий из двух комнат, – малой, проходной, в ней устроились наши девушки и большой, где спали мы впятером. Утром, только встали, сразу же разбрелись искать себе более удобное жилье. Разделились на несколько групп, а, если точнее, то на две. Я ходил с Боксером, так как он город знал, а Леонид с Зуриком и Антоном.
Девицы причесывались, прихорашивались, готовили обед. Дед просил нас остаться, говорил, что снизит цену, мы его не слушали. В основном, конечно, капризничал Леонид, говорил, что в такой тесноте жить не собирается.
Мы с Боксером обошли домов двадцать, и чего только не повидали. Нам предлагали и сарай, в котором жила коза. «Я козу уберу, все здесь вычищу, помою», – говорила хозяйка, но как напоминали, что нас восемь человек, то она отказывала нам даже в сарае.
Зашли в один дом, там хозяйка была молодая, видимо, вдова, глаза у нее были голодные до мужчин; пропустив мимо ушей все то, что ей говорилось о большой компании, она, думая о своем, сказала: «Жить что ли негде? Место я тебе найду». Боксер Аркадий даже засмеялся, сказал: «Оставайся, будешь жить и кормиться бесплатно». Мы, конечно, попали в самый сезон, город был битком набит отдыхающими. И восьмерым устроиться в одном месте так, чтобы просторно и со вкусом было нереально.
Решили остаться у деда. И как только успокоились, так сразу и поняли, что лучше места нам и не найти. Собственно, были предоставлены сами себе, деда не было видно. Кухня, холодильник, баня, – все было в нашем распоряжении. Рядом с нами была школа, стадион и рынок.
Азаруев с Аркашей-боксером слишком уж разхозяйничались. Дело в том, что прямо под окном дед держал курочек и петя-петушок, живший вместе с ними, по утрам кричал, не умолкая. Доходило до ста раз подряд. Эти два архаровца, стали с вечера запирать петуха в пустую собачью будку, а выход из конуры закрывали тазиком или корытом, что под руку попадалось. Я даже переживал за петю, думал, задохнется, но он их обхитрил. С вечера послушно шагал в узилище, особенно не сопротивлялся, ему, видимо, все равно, где ночью было спать, а утром, никакие тазики и корыта удержать его не могли, он их отталкивал, выбирался на солнышко и преспокойненько, как и ранее тренировал свое горлышко, на радость себе, курочкам и на зло врагам.
Они швырялись в него объедками, замышляли даже выкупить и сварить, но потом попривыкли и отстали от гордой и своенравной птицы.
Мы зажили на славу. Лакомились массандровскими винами, купались в ласковом теплом море. По моей инициативе помыли с мылом соседского блохастого котенка и накормили его мидиями, так как ничего другого он просто есть не хотел. Его, бедолагу, отравили химикатом, в тот момент, когда опрыскивали кусты от вредителей. И он медленно, но верно подыхал. Сначала моя идея о спасении котенка всем понравилась и вместе со мной его отмывали от блох и от грязи другие, но потом что-то произошло, меня подняли на смех, сказали, «нашел, чем заниматься, брось». И, сознаюсь, я засмущался. И тут Леонид поддержал меня, он серьезно и даже с каким-то огоньком в глазах сказал мне: «Никогда не стесняйся, того, что делаешь доброе дело».
Я это запомнил и взял за правило, понимая сказанное так: если уверен в том, что делаешь, – делай, что бы тебе под руку или за спиной твоей не говорили. А делать я намеревался только добрые дела.
А котика мы спасли. Он ожил, стал есть все подряд и настолько привык к нам, что его хозяева, приревновав, котеночка забрали.
Мужская часть нашей компании, как я уже сказал, жила от женской отдельно. И очень скоро встал вопрос, чтобы это положение как-то исправить. Актриса Ратайкина, действительно, очень рассчитывала на то, что я ее буду целовать и обнимать под солнцем юга, как когда-то в умывальнике общежития. Но я был с ней подчеркнуто холоден. Леонид несколько раз намекал мне на то, чтобы я ее пожалел. Но я ему в ответ рассказывал о Саломее, да и образ того несчастного влюбленного актера стоял перед глазами. Так что даже не будь Саломеи, я не смог бы закрутить с ней роман. Больше Леонид мне ничего не говорил, ей же дал понять, чтобы ко мне не приставала. И как-то очень грубо, на мой взгляд, прикрепили к ней в качестве ухажера Аркашу-боксера. Он стал бегать за ней, как собачка, все время был с нею рядом, заметно противен, но вот доля женская – не смогла сказать «нет», оттолкнуть. Случилось следующее. Отношения у них еще толком и не завязались, а в нашей компании, в заинтересованной ее части, произошло совещание, и было принято произвести рокировку. Разделиться не по половому признаку, – в одной комнате мужчины, а в другой женщины, а так, чтобы «семейные» жили отдельно, а «холостяки» отдельно. То есть в большой комнате стало спать шесть человек, а в маленькой двое: я и Зурик, – я имел невесту в Москве, Зурик, как человек, вставший на пусть поклонения Кришне, отказавшийся от плотских связей.
А как Ратайкиной спать в «семейной», когда она боксера толком-то еще и не знала. Да и не мил он ей был, а ее койку рядом с его койкой поставили, да к тому же в общей комнате. В первую ночь она его к себе не подпустила. И он весь следующий за этой мучительной ночью день ходил за ней чуть не плача, говорил, что в жизни своей не видел такой красивой женщины, то есть умолял ее отдаться при всех, но самым что ни на есть добровольным образом. И она ему отдалась, спала с ним без энтузиазма, а боксер был на седьмом небе.
Странный воздух на курортах, там слова «мораль», «нравственность» звучат чуть ли не ругательствами, а если точнее сказать, то существует своя мораль и своя нравственность, курортные. Люди едут на юг, конечно, не только за морем и солнцем, но, в первую очередь, за женихами и невестами. Я постоянно замечал, что к кому бы не обращался, спрашивая что-либо или просто делясь ощущениями от увиденного, всегда возникало странное поле, то есть ожидание знакомства, предложений. В Москве у всех дела, заботы, все торопятся, спешат, а тут, в Судаке, все ходят медленно, все внимательны, все готовы к ласкам и любви. Этот город стал для меня настоящим испытанием. В нем поражало многое, и меня, в особенности, то, что люди на пляже загорали голые. И как-то все терпимо относились к подобного рода бесстыдству. Леонид говорил мне об этом в Москве, я ему не верил. Вот, спали же у нас три пары в одной комнате, и я себя ловил на мысли, что отношусь к этому вполне терпимо. В Москве же это было бы практически невозможно. На рынке в Судаке, если случайно заглянешь в вырез кофточки, засмотришься на чрезмерно оголенную грудь, так хозяйка оной, заметив любострастный взор, не станет спешить прикрываться, не будет хмурить брови, а наоборот, улыбнется и одарит поощрительным взглядом. Такой был общий настрой.