Услышав хохот и матерщину и справедливо опасаясь того, что под горячую руку я могу с ней устроить расправу, Тамарка скрылась с глаз моих быстрее служащей. Спину Натальи Гавриловны я успел заметить. Куда же эта скандальная дрянь подевалась и как так незаметно сумела исчезнуть, я до сих пор не пойму.
После этой безобразной выходки Тамарка пропала надолго. Объявилась она через месяц. Я возвращался домой рано, часов в восемь вечера, и увидел ее стоящей у подъезда. Она стояла, подбоченясь, выгнув спину, выставив вперед ножку, туфельку поставив на каблучок. Ну, точно, как четыре года назад, когда играли в царя горы. Точно так же стояла она на горе и кричала: «Я – царица».
Не смотря на то, что я на нее злился, увидев Тамарку в таком образе, просто не смог не улыбнуться. Тамарка заметила мою улыбку и отвернулась. Пока я подходил, стояла и решала, играть ли ей и дальше заученную роль или перестать кривляться. А вела себя так, будто это не она, а я напроказил. Я сделал вид, что ее не замечаю, прошел мимо, не поздоровавшись. Поднимаясь по лестнице, слышал за спиной ее шаги. Шла она молча, попыток заговорить со мной не предпринимала. Я отпер замок, зашел в квартиру и закрыл за собой дверь. Ожидал ее звонка, но она не позвонила. Через четыре часа я выглянул на лестницу. Тамарка сидела на ступенях у самой квартиры и, насупившись, смотрела на меня. Я ничего ей не сказал, молча закрыл дверь и пошел спать. Хотел позвонить в милицию, даже уже снял трубку, но подумал: «Что я им скажу? Что меня преследует молодая, хорошенькая стерва? Станут смеяться. Стас Синельников узнает, снова запишет в «жопники». Чего, разумеется, не хотелось. А может, сказать, что в подъезде собралась компания, много вина, пьют, хулиганят? Да, да. Не забыть сказать, что много вина, тогда точно сразу приедут».
Но вместо этого я положил трубку, которую все это время держал, прижимая к щеке, и стал думать о Тамарке: «Сидит, дура безмозглая, на холодном камне. Все придатки себе застудит. И что за дрянь навязалась на мою голову, нет от нее никакого спасения». Я пошел, открыл дверь, сказал ей, чтобы заходила. Она молча встала и прошла в квартиру.
– Я замерзла, – сказала Тамарка, – можно ванну принять?
– Прими, – разрешил я, – но только голышом передо мной не ходи.
– Вот еще. Придумаете.
Я принес ей свой халат, банное полотенце, все повесил в ванной на крючок.
Мылась она долго, а из ванной вышла, не смотря на мое предупреждение, все же голая. Прямо перед собой, чтобы дать мне понять, что не ослушалась и закрывается, Тамарка держала банное полотенце, в другой руке несла банный халат.
– Возьмите, а то, чего доброго, носить после меня не станете. Я скоро обсохну и свою одежду надену.
Я молча взял свой халат и пошел от нее прятаться.
– Скажите, – остановила она меня, – я красивая? Почему вы меня избегаете?
Я обернулся, она отбросила полотенце. Фраза явно была заучена и подготовлена для данного момента. Увидев так близко от себя голое тело, я смутился. На меня напала чувственная дрожь. Тамарка на это, видимо, и рассчитывала. Я отвел глаза в сторону и стал бороться с неудержимым желанием подойти к ней.
– Да. Ты красива. Даже очень красива, – заговорил я, стараясь не смотреть в ее сторону. – Но ты не понимаешь самых простых вещей. Красоты лица и тела мало. Мало для того, чтобы быть истинно красивым человеком, нравиться другим и не вызывать тех отрицательных эмоций, которые ты вызываешь. Внутри-то ты прожженная, гнилая. И скоро весь этот смрад из твоего нутра повылезет наружу. Болячками покроешься, вырастет шишка на носу. Не знаю, что именно с тобой произойдет, но знаю точно, что от внешней твоей красоты не останется и следа.
Я глумился, гнев переполнял меня и не давал хорошенько подумать о том. что говорю. Однако, я точно знал, что слова эти страшные говорю плутовке, вообразившей, что весь земной шар крутится на ноготке ее мизинца. Блуднице, у которой нет ни стыда, ни совести. Говоря ей все это, я не рассчитывал на то, что хоть как-то ее задену. Но тут случилось неожиданное. С Тамаркой произошла настоящая истерика. Она стала плакать, визжать, просить, чтобы я перестал ее запугивать. Я в первое мгновение и сам испугался, хотел было кинуться к ней, утешить. Но она все еще стояла голая, и я этого сделать не мог. Я, выражаясь актерским языком, зажался. И от стыда, от чудовищной своей беспомощности, стал грубить ей еще сильнее. Стал злорадствовать, издеваться:
– Пропадешь, пропадешь, – говорил я, – груди засохнут, живот большой-пребольшой вырастет, шея исчезнет, заплывшая в жиру, разнесет тебя, как свинью. Что ты хвалишься? Чего выставляешься? Ты только посмотри на себя. В чем ты ходишь? Разве это одежда для нормальной девушки? – тут я был особенно не прав. Именно для молодой девушки она была прилично, даже шикарно одета. Тамарка пришла в новых джинсах, которые по всей своей длине имели поперечные надрезы. Концы этих надрезов были специально распушены и сквозь эти надрезы виднелись не ноги, а полосатые сине-белые колготы. Я подумал сначала, что из тельняшки сделаны, но потом выяснил, что и сами по себе такие колготы существуют. На ней была розовая кофточка. На кофточке пуговки различных цветов, все в тон кофточке, неброских, пастельных тонов, пришиты фиолетовыми нитками, да не крестом, а птичьей лапкой. Ботиночки были зашнурованы не снизу вверх, как у всех смертных, а наоборот. Пробор на голове не прямой, а зигзагом, то есть во вкусе и оригинальности ей отказать было нельзя. Я, как все это рассмотрел, сразу сообразил, что девица с фантазией, хотя впервые узнал об этом четыре года назад.
– Ну-ка, накинь на себя, смотреть противно, – я кинул ей свой халат, и она его надела.
Да, я терзал ее, тянул из нее жилы, она плакала, просила перестать ругать ее, я оставался неумолим. Отчасти она в этом сама была виновата. Сказалась Несмеловой, а заглянул в паспорт, оказалась Юсикова После того, как она от меня ушла, я был практически уверен, что она ночует в доме на пересечении улиц Шухова и Лестева, обшарил всю эту высоченную «башню». «Там, на лестнице много бездомных, – говорила она, – вот и я вместе с ними ночую. У меня там даже место свое есть, свой матрац на площадке между одиннадцатым и двенадцатым этажом». Я переживал, искал ее, ездил среди ночи по этому адресу. Всю лестницу прошел снизу до верху. Ни бездомных, ни матрацев не нашел. Нашел там хулиганов, которые чуть было не подрались со мной. И как же мне было после всего этого на Тамарку не злиться? Про случай со служащей из жилконторы я уже и не говорю. А тут приходит, как ни в чем не бывало и еще телесами перед носом трясет, в полной уверенности, что упаду и поползу к ней на четвереньках, как те ее прочие. Я понимал того паренька, что дал ей по зубам. У самого, честно говоря, руки чесались.
Переночевав у меня, кое-как, не поужинав, не позавтракав, Тамарка, как и в прошлый раз, уехала задолго до того, как я проснулся. Я утром хотел извиниться, попросить прощения, посмотрел, а ее уже и нет.
В тот день произошло много интересного, но обо всем по порядку.
3
Только я собрался в институт, как в дверь позвонили. Это был сосед.
– Лексеич, пойдем ко мне, посидим, очень тебя прошу, – сказал Синельников.
– Давай, вечером. Мне в институт надо
– Лексеич, пойми, мне нужен свидетель. Брательник жены пришел, пьяный, с ним два друга. Вот они сейчас сидят, пьют на кухне, грозятся, кричат: «Синий, иди к нам, мы тебя голубым сделаем». Скоро напьются, придут ко мне, и я одного грохну. Обязательно замочу. Надо, чтобы был свидетель. А то их трое, они, конечно, все представят так, как им удобно.
– Знаешь, Стас, я боюсь, – сознался я, – давай уж лучше у меня
посидим.
– Да ты просто побудешь, – не унимался сосед. – Ты не вмешивайся. Просто нужен свидетель.
Что мне оставалось? Пошел к соседу, решив в меру сил своих остановить конфликт словесно, а, в крайнем случае, оказать Синельникову посильную физическую помощь. Сидели мы со Стасом в комнате, ждали развязки и дождались. Брат жены с друзьями напился и прямо на кухне, на полу, улеглись они спать. Я поехал в институт, не стал дожидаться пробуждения. По словам соседа, когда они проснулись, были ниже травы, тише воды.
Приехал я в институт, и кого же там встретил? Всю ту же Тамарку. Ту, да не ту. Была она разряжена и очень весела. Она пришла в институт без предупреждения, без приглашения и вела себя так, будто бывала в нем не раз. Тамарка сказала, что голодна и что очень хочет есть. Я предложил ей спуститься в институтский буфет, но она отказалась, и попросилась в кафе. Сказала, что деньги у нее есть, а вот одной ей идти туда страшно. Чувствуя себя виноватым за вчерашнюю ругань и нервотрепку, я поплелся с Тамаркой в кафе.