— А у вас ничего такого не заметно. Особенно в этой новой шляпе.
— Знаете, м-р Бортуик, Вилли сказал мне: «Ради Бога, пойди и купи себе шляпу с вуалью, и сделай перманент, покуда Министерство здравоохранения раскачается. А я вижу, как у него вваливается рот, и беспокоюсь, что он никогда не встанет на место; но он не из тех, которые смотрятся в зеркало, так что он не волнуется.
— Вы не разрешите мне направить вас к моему зубному?
— Как, нас обоих? — у Дорис был испуганный вид — Только одно может сравниться с платным доктором, это — платный дантист. Не хотела б я, чтобы ваш дантист увидел меня в таком виде. И потом, деньги не растут на деревьях.
— Если бы вы не возражали, я бы записал это на свой счет.
— Это было бы неудобно.
— Вилли должен был бы зарабатывать, как и вы, Дорис. Ему следовало бы работать.
— Он увлекается телевизором. Я бужу его утром, даю ему хорошую чашечку чаю, и обычно он так и сидит в гостиной, пока я не вернусь с работы. Потом мы идем гулять. И еще у него столярное дело.
— Но вы ведь старше его.
— Да, зато ему приходится тут больше таскать. — Дорис похлопала себя по животу. — Он завидует моим брюшным мышцам. Говорит, что его испортились от чаю, который он дует весь день. Доктор сказал пить по чашке каждые два часа для промывания почек. — Ее руки невольно потянулись за спину и она выпрямилась, воображая, каково быть на месте Вилли.
— Дело не в почках, дело в вечном сидении перед телевизором. Так нельзя. Вы выполняете в день три работы, а потом еще должны водить его на прогулку, когда вернетесь, — сказал м-р Бортуик.
— Доктор сказал, что необходимость постоянного сидения вредит его здоровью.
— Он и не должен сидеть. А для вас вредно, столько ходить.
— У него все лицо ввалилось, — Дорис поднесла ко рту посудное полотенце и снова засмеялась. — Простите меня, но у людей такой смешной вид, когда отойдет заморозка. Похоже на велосипедную шину, из которой вышел весь воздух. К счастью, я сама себя не видала. Дантист сказал, лучше не смотреть.
— Не пора вам поставить новые протезы? Не сжимаются без них челюсти?
В следующий четверг она в семь утра позвонила м-ру Бортуику:
— Я очень прошу простить меня, но стряслась неприятность. Нет, не со мной, с Вилли. Но мы все же получили новые зубы. Нужно всегда уметь видеть приятное. Я зайду попозже, если смогу.
Вернувшись в тот вечер с биржи, м-р Бортуик застал Дорис, которая со слезами чистила серебро.
— Надеюсь, вы не удивляетесь, что видите меня, м-р Бортуик, сказала она.
— Что случилось?
— Чего и следовало ожидать. Не успели мы получить свои зубы, как Вилли должен был отправиться в больницу в срочном порядке. Рано, когда развозят молоко, явился человек на велосипеде. Мне приходило в голову, что, может, все, что Вилли толкует, как он не может пошевелиться, это — «психокологическое», ну, как это? Я хочу сказать, он все это воображает, потому что ему кажется, что у него не такие хорошие зубы, как у меня. Но срочный порядок есть срочный порядок, и человек на велосипеде приехал, с письмом, где все черным по белому. Там говорилось, опасность внутреннего кровоизлияния. «А я не пойду, — заявляет он. Вы же знаете, какой он насчет больницы. А нет ли у тебя, мать, пустой банки? — говорит. — Хорошей большой банки, потому что я купил полтора фунта отличных новеньких панельных гвоздичков и они все высыпаются из кулька и рассыпаются по всему сараю». Достала я ему его банку. Из-под огурцов. И он поплелся в сад, а к тому времени, как он вернулся, я уже сложила его чемодан и говорю: «Все готово». «Я не пойду, — сказал он; уселся перед теликом и принялся подгонять пазы, орудуя молотком и стамеской. Отличный был кусок дерева, хотя весь наш прекрасный, чистый ковер был засыпан стружками. «Все твои вещи собраны», — говорю я, мы отправляемся». «Мне нужно закончить мою работу, — говорит. — И потом, ты не почистила мои зубы».
— Вы еще, кроме всего прочего, и зубы за него чистите?
— Он говорит, чистка — это моя сильная сторона. Я чищу оба протеза. Я положила их на ночь в воду, а рано утром отдала ему, но его это не устраивало. Он сказал, что не пойдет в больницу, пока у него зубы забиты остатками завтрака: Я только что их вычистила, но по части этикета он ужасно строгий. Так или иначе, я ему говорю, что, раз он идет в больницу, он и не получит никакого завтрака. Там не любят, когда больные являются с полным желудком.
— Вы целый день убираете, а потом еще должны чистить двое протезов?
— Проблема была в том, как сдвинуть его с места. Во всяком случае я снова почистила его зубы и свои тоже, на счастье, — и мы прибыли в больницу. Из-за опасности кровоизлияния я несла его чемодан, и говорю: «Он явился в срочном порядке». В регистратуре уставились на него, а я принесла ему воды. А леди-регистратор говорит: «Вы не получили нашей телеграммы, где говорилось, что в анализах вышла ошибка? Мы боялись, говорит она, что, может, и не получили, и послали письмо с подтверждением». — Вилли побледнел как простыня, и сказал очень быстро и решительно, точно снова вернулся в армию: «Никаких телеграмм и никакого письма не получали». А потом быстро говорит мне: «Пойдем-ка, лучше отсюда». А леди, она не знает, как трудно его туда притащить, говорит, что это совсем неплохо, потому что у них забастовка в палате и все санитары ушли. Вилли всего скрючило. «У него боли?» — спросила леди. — Мы вызовем одного из дежурных». Мы все ждали и ждали, и Вилли никак не соглашался, чтоб его осматривали без меня. Он сказал, уж если на то пошло, я его жена. Так вот один милый молодой человек, очень опрятный, только, я бы сказала, очень измученный, долго стучал Вилли по пояснице, а Вилли вопил и говорил, что у него и с зубами хлопот не оберешься, только почек ему еще не хватало, а доктор сказал, что, по его мнению, может, это просто напряжение, и Вилли его ударил. Тогда этот милый молодой человек проводил нас оттуда, а Вилли извинился, и когда мы ехали в автобусе домой, мы толковали с ним насчет того, как быть с его банками для гвоздей. Он говорил, что ему не хватает банок и все это прекрасно, но профессионально работать невозможно, если у тебя нет таких банок, каких тебе нужно, и столько, сколько нужно.