Алексей Макеев
Отложенное самоубийство
Глава 1
Воображение — это то, что стремится стать реальностью.
Первое октября. Понедельник. Сон
Тихо. И очень холодно. Тяжелая непрозрачная темнота заполняет всю мою реальность без остатка. Какая-то ненормальная, преувеличенная темнота. Воздуха в ней совсем нет. Вместо воздуха бесстрастный и бесконечный мрак. Я хрипло дышу этим мраком. С натугой вдыхаю его и с трудом выдыхаю. Холодно.
Постепенно темнота чуть редеет, в углу спальни сгущается большое бесформенное пятно — черное и блестящее, как строительная смола, которую мы жевали в советском детстве вместо жвачки. Это пугающее меня пятно медленно трансформируется в более осмысленные очертания.
Ни черта не видя, я тем не менее каким-то шестым чувством понимаю, что в углу стоят дети. Трое. Они неподвижно стоят и смотрят на меня из темноты. Холодно. И тихо.
Один из детей — наш Лукас. Я почему-то это точно знаю. Лукас держит за руки мальчика и девочку одного с ним возраста. Почему они здесь, в этом мраке? Странная мысль появляется у меня в голове: «Может быть, они все уже умерли?» Не может быть! Мальчик и девочка — не знаю, а Лукас спит в соседней комнате. И вдруг могильная тишина умирает. Детский смех серебряным колокольчиком трепыхается во тьме. Все громче и громче. Растет — от тихого, нежного пиано до резкого, пронизывающего форте. Мне становится страшно. Смех безжалостными саморезами ввинчивается в уши. Сердце сжимается в крошечный комочек материи. В тот момент, когда моя голова уже больше не может вместить ужасный смех и готова взорваться, как газовый баллон, я наконец понимаю, что вся эта жуть происходит во сне. Ну, все, хватит с меня этих кошмаров!
Я решительно просыпаюсь и тут же вздрагиваю. На тумбочке, в изголовье постели, пронзительно трезвонит толстый круглый будильник. Истеричка! В спальне — собачий холод. Марина вчера вечером, перед сном, выключила батарею. Немецкая экономия на отоплении. Не зима же! Октябрь. Резкий, порывистый, мокрый.
Я обитаю в маленьком баварском городке. Мы его называем Наш Городок. Городок как городок. На высоком берегу Майна гордо торчит квадратный старинный замок, обвитый с трех сторон виноградниками. С четвертой стороны — каменный лабиринт узких улочек. Когда-то в замке собирались уверенные в себе феодалы и разные прочие средневековые рыцари. Рекой лилось вино, жарились целиком быки, плелись коварные заговоры. В глубоком подвале томились несчастные пленники в ожидании выкупа. На головы пленников с потолка капала ледяная влага. По грубым камням стен прыгали багровые отсветы горящих факелов. Романтика! Хотя семьи кормить тоже надо было. Но все это дела давно минувших дней. История. Сейчас в замке библиотека и картинная галерея. В подвале — гараж. Потомки кровожадных рыцарей теперь сидят в конторах, бюро, офисах туристических компаний, водят автобусы. Широко улыбаются и в дверях пропускают тебя вперед. Итог социального прогресса.
Возле замка выросли, как грибы вокруг пня, домики. В основном двух— и трехэтажные. В одном таком домике на втором этаже живу я. Мой адрес, если кому интересно: Песталоцциштрассе, один. Живу с женой Мариной, казахстанской немкой, и двумя ее сыновьями от предыдущих браков: Сашей, двадцати четырех лет, и десятилетним Лукасом. Благодаря браку с Мариной я и оказался в Нашем Городке. Взял и утонул в голубых объятиях ее глаз. Ну, и заодно переместился с Урала в Баварию. В Байрон, на местном диалекте. Оказался в другом пространстве и времени. В иной событийности. Теперь уже два года в Германии. Срок достаточный, чтобы начать понимать, что о тебе говорят соседи. И — чтобы заработать инсульт, умереть, воскреснуть и быть выписанным из клиники лишь для того, чтобы нырнуть в бездонную мучительную депрессию.
Между прочим, я — писатель. Не между прочим, конечно, а в основном. К сожалению, писатель, находящийся в перманентном творческом застое. «Писарь лысый», — говаривала про таких писателей моя бабушка. Веду выцветшую жизнь. Серые будни, и я в них. Конечно, хотелось бы разразиться книгой, каким-нибудь захватывающим триллером про семью с фамильными тайнами, про династию банкиров и политиков, но… Вместо рывка к славе и деньгам я решил рвануть в противоположную сторону. За грань, отделяющую живое от неживого. Туда, где всегда темно и тихо. Говоря грамотно и понятно: «Свести счеты с жизнью». Депрессия же. Сроку я себе отмерил всего ничего: месяц. Начиная с этой минуты. И вот воображаемые песочные часы перевернуты. Время потекло тонкой безостановочной струйкой. Последний месяц моего непосредственного существования на этой посредственной планете. И возраст, подходящий для внезапного красивого ухода: пятьдесят три года. Наверное, до этого было еще рано умирать, но сейчас, мне кажется, в самый раз. А зачем жить? Все равно никак не могу поймать смысл своей реальности. Дожил до пятидесяти трех, и хватит. Умру.