Во второй половине дня директор и старшие офицеры сидели в зале внутреннего суда. Ла Скумун принялся без разрешения расхаживать между туалетом и своим складом. Надзиратель сделал ему замечание. Он его проигнорировал и был отмечен, как злостный нарушитель.
Около трех часов он был доставлен в зал внутреннего суда и получил восемь суток карцера «за создание помех работе цеха».
Вместе с ним за различные нарушения режима в карцер отправились еще двое зэков. Конвой оставил их в коридоре куда выходили двери камер карцера. Дежурный надзиратель не утруждал себя, все делал его помощник из заключенных.
Наказанные разделись, и Вернанше раздал им специальные робы: без пуговиц и провонявшие сыростью стен и селитрой.
Ла Скумун замешкался, чтобы других развели по камерам. Вернанше был на голову выше его. В отличие от большинства цыган у него были маленькие глазки-пуговки. Он был упитан и, прежде чем заговорить, вытирал рукавом толстые губы.
– Идешь что ли, мать твою? – крикнул он Ла Скумуну.
Тот подошел к последней камере в конце коридора, но едва шагнув через порог, сказал, указывая на нечто в центре камеры:
– Это что такое?
Вернанше вошел посмотреть, и Ла Скумун тотчас приставил острие ножа к его животу. Тот отступил к стене.
– Молчать! – приказал Ла Скумун, нажимая сильнее. Острие прокололо кожу.
– Ксавье Аде еще жив?
– Да, – хрипло выдавил из себя цыган.
– Встань на пороге и выкрикни его имя.
Он подтолкнул его двери, оставшись в камере, невидимый для надзирателя.
– Восьмой! Эй, восьмой! – закричал помощник надзирателя.
Это был номер камеры. Никто не ответил. Ла Скумун надавил посильнее. Если Ксавье умер, это все меняло.
– Восьмой! – продолжал кричать Вернанше.
– Разговаривай с ним как обычно, – приказал Ла Скумун.
Вернанше бросило в жар. Он приложил руки рупором корту.
– Ну, падла, будешь отвечать?
Ксавье ответил ругательством. Судя по тембру голоса, он сильно ослаб.
– Ладно, – сказал Ла Скумун, втянул Вернанше в камеру и прижал к стене.
На их лица падал слабый свет, проникавший через открытую дверь.
– Смотри на меня, – велел Ла Скумун.
Глаза Вернанше выдавали его панику.
– Я спустился из-за него, – продолжал Ла Скумун. – Дашь ему пожрать! И больше не станешь морить его голодом, чтобы он скорее откинул копыта. На воле типы вроде тебя чистят нам ботинки, понял?
– Я ничего не делал, – запротестовал тот.
– Собирался. Если хоть пальцем его тронешь, я выпущу из тебя кишки, и никакие филины меня не остановят. Вот тебе доказательство…
Он повернул ножик. Цыган вздрогнул.
– Тебе кажется, я перегибаю палку? – сыронизировал Ла Скумун. – Что Ксавье и я привередничаем? Скажи, ты так считаешь?
– Нет, – ответил тот.
– Расскажешь ему, что мы с тобой встретились, и будешь его обхаживать как римского папу. Ну, пошел вон…
Он отступил, и Вернанше, пятясь, вышел из камеры. Ла Скумун оставил нож в руке и спрятал в рукав, только когда сопровождаемый Вернанше надзиратель принес пайку хлеба. Ночью он спал, не выпуская оружие из руки. При каждом обходе его черные глаза устремлялись в глаза прево, который сразу же отводил взгляд.
Вернанше угодливо выполнял роль связного между обоими друзьями в течение всего недолгого времени наказания Ла Скумуна.
В день своего выхода тот попросил прево открыть окошко двери Ксавье, когда он будет проходить мимо, чтобы они могли на секунду увидеть друг друга.
Ла Скумун завернул нож в тряпку и быстрым движением бросил через открытое окошко в камеру Ксавье. Так ему будет веселее, и Вернанше не станет его доставать.
Когда Ла Скумун вышел во двор, моросил мелкий дождик. Небо было пасмурным. Он глотнул воздуха, больше не сомневаясь в будущем. Серые корпуса тюрьмы уже не закрывали ему горизонт. А его друг будет жить.
Глава 8
За время недолгого пребывания Ла Скумуна в карцере, его место на складе занял другой, а он вновь оказался за швейной машинкой, потеряв доступ на склад, и мог разве что просунуть голову в окошко выдачи материалов.
Он видел этажерку, где громоздились коробки с пуговицами, и жил в тревоге, выжидая случая забрать свой пистолет. Новый кладовщик не покидал пост. Ла Скумун ловил момент, когда он за чем-нибудь выйдет, а надзиратель отвлечется. Это казалось одновременно и вероятным и маловероятным.
К Ла Скумуну вернулась надежда, когда в централ попал малыш Фанфан. Его распределили в мешочный цех Ксавье. Приближалось Рождество. Рождество 1943 года.
Фанфан узнал, что Ла Скумун работает в швейном цеху: кальсоны, брюки, рубашки – да здравствует брезент – шкура клиента обдирается, а материал остается.