– Зайду.
– А если однажды найдешь достойного человека, укажешь ему тайник, где я спрятал пистолет.
– Пистолет?
– Именно. Слушай…
Он объяснил. Фанфан слушал, разинув рот.
Приказ о переводе пришел в начале января 1944 года. Пятьдесят зэков покинули централ и отправились в направлении Парижа, скованные по трое.
Группа Ла Скумуна шла в голове колонны, группа Ксавье – в хвосте. Друзья видели один другого издалека, когда конвоиры сковывали заключенных. Маленький взмах руки… и огромная радость от того что живешь и выходишь вместе!
Никто из зэков не думал, что может взорваться при разминировании. Каждый рассуждал: «Уж я-то выкручусь… Сосед, может, подорвется, но не я. Все подорвутся, кроме меня…»
Ла Скумун думал: «С Ксавье мы выпутаемся». Ксавье думал: «Роберто и я не можем так кончить».
В Париже этап разместили на два дня в тюрьме Сантэ, откуда заключенных стали распределять по различным местам разминирования.
Ксавье, Ла Скумун и еще десяток узников попали в Лиль Адан. Зимой пейзаж был унылым, но по весне все цвело, а летом тонуло в зелени. Разумеется, это относилось к тому времени, когда Лиль Адан не бомбили. Один из узников знал этот район в лучшие времена, и они не уставали слушать его рассказы.
Их поселили в бараке под охраной отставных надзирателей, жандармов и нескольких немцев, к которым успели привыкнуть как к мебели.
После того, как они выкапывали бомбу, ее разминировал сапер-профессионал. Он заявил, что ему необходим помощник, и один храбрый глупый зэк попытался научиться саперному делу. Он подорвался на маленьком снаряде, откопанном Ксавье, и то, что осталось от его тела, завернули в брезент в ожидании лучших времен.
И работа возобновилась с весьма относительной энергией.
«Добровольцев» быстро призвали к порядку, и заступы с лопатами возобновили движение. Они предпочли бы осторожно, очень осторожно водить граблями, чтобы не задеть снаряды. К сожалению, земля смерзлась, и требовались заступы. Зэки прочесывали местность методично, находясь довольно далеко друг от друга.
К вечеру, в конце работы, один паренек из Шаранты услышал звон своего инструмента о металл. Последовавший за этим взрыв отбил у него всякое любопытство.
Пришлось отрезать еще один кусок брезента, за неимением лучшего.
Пища была довольно приличной. Давали даже вино.
По утрам двое или трое считали необходимым спросить с грубым смешком:
– Чья очередь?
Ла Скумун думал о Женевьев. Им предоставили право переписки, но запретили давать свой адрес. Женевьев просила его позаботиться о Ксавье, считая Ла Скумуна более сильным и разумным, чем ее брат.
Ксавье работал в соседней воронке. Они ориентировались друг по другу, чтобы продвигаться вперед одним темпом.
Оттепель и дождь превратили почву в жидкую кашу. Весна начиналась плохо. Но узник, знавший этот район до войны, не мог уже сравнить пейзаж с тем, что было; он подорвался и умер, с воплями извиваясь в грязи.
Вооруженные охранники, следившие за заключенными, прониклись к ним уважением и разговаривали вежливо.
К вечеру те, кто выкопал днем снаряд, были на грани нервного срыва и отказывались продолжать. Но наутро они снова брались за дело.
Над районом летали самолеты, по дорогам следовали колонны тяжелых грузовиков.
– Осталось недолго, – говорил Ла Скумун Ксавье.
– Как, по-твоему, сколько?
– Месяца три-четыре.
Больше, чем достаточно, чтобы подорваться. Доля секунды – и тебя разнесет на куски. Узники работали в одних рубашках. Припекало майское солнце, и эмоции тоже накалялись.
Они не видели в окрестностях птиц. Проходившие люди виделись вдали, у поворота дороги.
К полудню Ла Скумун с огромной осторожностью обкопал маленькую торпеду. Дело обстояло скверно. Она торчала наискось и грозила завалиться, если лишить ее точки опоры. А сапер требовал чистой работы: он хотел жить.
Ла Скумун вертелся вокруг уже вырытой ямки, не решаясь ни к чему притрагиваться. Ксавье следил за ним взглядом. Наступило время обеда.
Они ели стоя, перед дверью барака, откуда не было видно поля.
Ксавье быстро проглотил свою порцию и потянулся.
– Пойду отолью, – сообщил он, обошел барак и направился к сектору Ла Скумуна.
Часовой увидел его, но позволил дойти до рабочего места. Сейчас был перерыв, однако такая работа иногда делается по вдохновению.
Ксавье думал, что Ла Скумун потерял веру в себя. Хождение вокруг такой штуки деморализует.
Он прижал руки к снаряду, надавливая то левой, то правой. Снаряд шевельнулся. Ксавье при помощи маленькой лопатки принялся освобождать его, держась за отрытую часть, которую обхватил рукой. Крылышки стабилизатора торчали вверх.