- У нас проблема, — сообщаю я им без предисловий. - Сеть, о которой Елена упоминала перед казнью, все еще существует в нашей организации. Я только что подслушал разговоры, предполагающие продолжающееся наблюдение за Ханной, знание предыдущих попыток побега и возможное планирование будущего вмешательства.
Выражение лица Марко мрачнеет, в то время как Винсент сохраняет свою обычную профессиональную маску. - Имена? — спрашивает Марко.
- Стефано из кухонного персонала и Томас из ночной охраны, для начала. Но я подозреваю, что гниль идет глубже. - я встаю, поправляя наручники с намеренной точностью. - Я хочу, чтобы они были в комнате для допросов. Сейчас же. Вместе со всеми, с кем они имели продолжительный контакт в течение последнего месяца.
Винсент немного колеблется. - Сэр, это могут быть десятки людей, многие из которых, скорее всего, невиновны в чем-либо…
- Я просил твою оценку? - холодность в моем голосе останавливает его на полуслове. - Приведи их. Всех. Любой, кого нельзя будет окончательно оправдать, будет исключен из организации. Навсегда.
Они обмениваются взглядами, которые длятся на долю секунды дольше, чем нужно, — микрокоммуникация, которая вызывает во мне новые подозрения. Могут ли быть скомпрометированы даже мои самые доверенные помощники? Эта мысль почти немыслима, однако доказательства заговора в моем доме требуют рассмотрения каждой возможности.
- Есть ли какие-то проблемы с моими инструкциями? — спрашиваю я, и мой голос становится опасно тихим.
- Нет, сэр, — тут же отвечает Марко. - Мы их сейчас соберем.
- Хорошо. Начните со Стефано и Томаса. Я скоро к вам присоединюсь.
После их ухода я возвращаюсь к слежке за Ханной, изучая ее спящую форму с новой интенсивностью. Что она знает об этих шепотах, этих планах, этих предательствах, назревающих в моей организации? Является ли ее молчаливое отстранение формой подготовки? Она просто ждет, экономя энергию, сводя к минимуму взаимодействие, пока не представится другая возможность?
Ярость, нарастающая внутри меня, холодная, расчетливая, сосредоточенная. Не та горячая, взрывная ярость, которая была свойственна моим ранним реакциям на угрозы обладанию Ханной. Это нечто более опасное, более смертоносное — точно направленная ярость, которая уничтожит не только отдельных нарушителей, но и всю экосистему, которая позволяет таким нарушениям развиваться.
Я смотрю на часы — 2:17 утра. Ханна будет спать еще несколько часов. Достаточно времени, чтобы уничтожить инфекцию, угрожающую моему дому, моему имуществу, моему абсолютному праву на то, что мое.
На нижних уровнях особняка ждут комнаты для допросов — звукоизолированные, оборудованные всем необходимым для извлечения информации, наказания за предательство, для наказания тех, кто осмеливается вмешиваться в то, что принадлежит мне. Я не спеша иду туда, позволяя предвкушению нарастать, позволяя холодной ярости кристаллизоваться во что-то острое и точное.
Стефано уже заперт в первой комнате, глаза у него широко раскрыты от ужаса, когда я вхожу. Марко стоит рядом, выражение его лица мрачное, руки твердые. Униформа кухонного работника помята, что говорит о том, что его привели сюда с минимальными церемониями, минимальными объяснениями.
- Господин Северино, — запинаясь, говорит он, — Я не понимаю, почему...
- Паоло, — перебиваю я, внимательно следя за его лицом. - Ты упомянул его сегодня вечером. Сказал, что он исчез после разговора о моей жене. Что именно он сказал?
Краска отхлынула от лица Стефано. - Это было ничего, сэр. Просто кухонные сплетни. Мне не следовало повторять это...
- Не то, что я спрашивал. - я подхожу медленно, обдуманно, каждый шаг выверен. - Что. Он. Сказал.
Пот стекает по лбу Стефано, а его взгляд лихорадочно мечется между мной и Марко. - Просто... просто то, что она пыталась уйти один раз. Вот и все. Он сказал, что она пыталась сбежать и ее поймали, и поэтому ужесточили меры безопасности. Клянусь, это все, что он сказал перед тем, как исчезнуть.
- И вы повторили эту информацию Томасу сегодня вечером. Зачем?
- Я не думал, — умоляет Стефано, его голос надламывается. - Это были просто разговоры, сэр. Я ничего не имел в виду.
Я медленно обхожу его, изучая страх, который исходит от него почти видимыми волнами. Он выглядит искренне напуганным, искренне сбитым с толку серьезностью моей реакции. Но внешность может обманчива. Елена тоже казалась невинной, пока я не обнаружил ее мимолетные записки Ханне, предлагающие пути побега, угрожающие украсть то, что принадлежит исключительно мне.
- С кем еще вы говорили о моей жене? — спрашиваю я спокойным голосом, несмотря на ярость, закипающую во мне.
- Никто! — настаивает Стефано, и на его глазах появляются слезы. - Клянусь жизнью своей матери, мистер Северино. Сегодня был единственный раз, когда я упомянул ее кому-либо!
Я останавливаюсь прямо перед ним, изучая его лицо с клинической отстраненностью. - Жизнь твоей матери для меня ничего не стоит, Стефано. Только твоя правда имеет какую-то ценность в этой комнате.
- Это правда! — рыдает он, полностью сломавшись. - Пожалуйста, сэр. У меня есть семья. Я был лоялен. Я просто сделал один глупый комментарий...
- О моей жене, — заканчиваю я за него. - Ты наблюдал за ней. Обсуждал ее. Делился информацией о ней, которая тебе не принадлежала.
Осознание своего проступка, наконец, кажется, доходит до него — не просто нарушение правил рабочего места, а нарушение самой фундаментальной границы в моей организации. Ханна существует вне сознания персонала, если только я не вовлечен в нее специально. Она не должна быть наблюдаемой, не должна обсуждаться, не должна признаваться как независимая сущность в моем доме.
- Мне жаль, — шепчет он, и слова его теряют всякий смысл перед лицом такого предательства. - Я не понимал...
- Нет, — соглашаюсь я, — Ты этого не сделал. И в этом-то и проблема.
Нож скользит между его ребрами с хирургической точностью, находя сердце с первого удара. Его глаза расширяются от шока, в неверии, что разговор может иметь такую смертельную цену. Я отступаю назад, когда он падает вперед, кровь растекается под стулом, жизнь угасает из-за преступления, что он заметил то, что принадлежит исключительно мне.
Марко наблюдает без комментариев, без осуждения. Он понимает необходимость, сообщение, которое должно быть отправлено через каждый уровень моей организации.
- Приведи Томаса, — приказываю я, вытирая лезвие о форму Стефано. - Затем остальных.
Ночь продолжается с механической эффективностью — допросы сменяются казнями для всех, кто признается в обсуждении Ханны, наблюдении за Ханной, признании ее существования за пределами строгих параметров, которые я установил. Некоторые заявляют о своей невиновности; другие признаются в случайных комментариях, сделанных без понимания их значения. Результат один и тот же независимо от этого. К рассвету семнадцать тел ждут утилизации — кухонный персонал, сотрудники службы безопасности, экономки, даже один из административных помощников Винсента, который признался в своем любопытстве относительно «жены босса».