Мама проводит ладонью по песку и собирает с его поверхности тонкий слой недавно выпавшего снега.
– С моря дует холодный ветер. Без крыши над головой здесь опасно. Но я не хочу уводить их с отмели. Я помню наказ той женщины. Лизы. Там, за пляжем, в лесу… другие. Мародеры. Убийцы. Я уже наткнулась на одного. Ты же не знаешь, да? Я убила человека, мама. Я его застрелила. Я ткнула дуло ружья прямо в лицо. И спустила курок. Представляешь? Ты знала, что я на такое способна? И я не знала. Сама не ожидала от себя такого поступка. Он просил об этом. Понимаешь? Он смотрел на меня и просил, чтобы я убила его. Я могла вынуть затычки из его ушей и предоставить его жизнь и судьбу Тону, но я же не чудовище… я так не сделала. В этом мире… свои правила. Жизни и смерти. Предоставить своему врагу смерть от Тона – хуже некуда. Это низко. Мне так, во всяком случае, кажется. Сознание. Оно у нас работает теперь совсем иначе. Я чувствую себя гораздо лучше от того, что выстрелила в него, а не вынула затычки. Боже… о чем я говорю? Словно выбрала из двух зол меньшее. Это странно. Да, мне спокойно от того, что умер именно так. Я даже не посмотрела на него. Ни во время выстрела, ни после. Он напал на меня, когда я вылезала из дома. Он же видел… видел, что я беременна. Но все равно сделал это. Почему? Боялся?
Мама оглянулась назад. Она вытерла слезы и посмотрела на детей, греющихся у маленького костерка, который они смогли разжечь. С четвертой попытки. Зимой жечь костры оказалось очень непросто. Особенно на ветренной стороне, у моря. К счастью, в кармане нашлась зажигалка. Мама ее забрала вместе с сигаретами.
– Страх.
Она повернулась к морю.
– Он толкает людей на жуткие и непонятные поступки, верно? Ты сама мне так говорила. Не осуждай страшащегося, а пожалей его, ибо он не ведает, куда ведет его собственный страх, в какую бездну. В какую пучину. И с каждым днем мне самой кажется, что я сама иду по этой лестнице. В бездну. Страха. Отчаяния. Безумия. Ступенька. За ступенькой. И это становится невыносимо.
Она шмыгнула носом и вытерла сопли тыльной стороной ладони. Мама на мгновение испугалась, что сама заболела, но нос у нее всегда плохо дышал. Причиной тому – искривление носовой перегородки. Незаметное во внешнем виде, но дающее свои неприятные последствия.
– Сначала я отбивалась. Он подошел сзади. Хотел… сделать все быстро. Может, как ассасин? Он ведь собирался вынуть из меня беруши! Представляешь?! Он хотел… чтобы меня убил Тон. Возможно, в его философии это называется «не запачкать руки». Но, черт побери! Как же это… мерзко! Тьфу!
Она сплюнула в песок.
– Я даже укусила его. Сильно так. Прямо с кожей и мясом. Откусила кусок его руки, словно озверевший каннибал. Не знаю, что на меня тогда нашло. Все помню, как в тумане, словно мной кто-то управлял. Инстинкт. Да, мама? Это же был инстинкт выживания? Я защищалась. Я была готова пойти на все, чтобы спасти Малыша и вас всех. Чтобы вернуться к вам. Я понимала главное: без меня вы пропадете. Я не могла вас оставить. Я знала: пока жива я, живы вы. Но по итогу… моя вера в эту правду не сработала. Моя любовь… не спасла тебя от смерти, мама. Почему?
Она замолчала, задумавшись об этом. Маме стало не по себе от мысли, что история может повториться. Ее любовь не даст отсрочку для смерти детям: Мальчику, Девочке, Малышу. Каждый день. Каждый час. Они находятся в постоянной опасности. Случиться может все, что угодно. И тогда… она потеряет их всех.
– Он был не один. Там была женщина. Примерно моего возраста. Рыжая. Ах, эти волосы я точно не забуду. Лицо у нее совсем незапоминающееся. Словно, человек толпы. Пройдешь и не заметишь. Как… серая мышка. Но волосы. Мама, эти волосы я вижу чаще, чем хотела бы видеть. Она видела, как я убила его. Это был ее муж? Или отец? Или брат? Я понятия не имею! Или он вообще не был ее родственником! Проклятье! Но она… видела, как я стояла над ним и направляла на него дуло охотничьего ружья. Я застрелила его из ружья, из которого стреляют по диким зверям. Убила им человека. Это же грех, да? Один из смертных грехов или… какая-то там заповедь, да? Я совсем в этом ничего не понимаю! Что там полагается за убийство? Сколько веков гореть надо? Или у меня есть возможность отыграться своими добрыми поступками? Ах, мама, иногда мне кажется, что я – плохой человек! Я ведь желала смерти Оле Синицыной, этой маленькой дряни! Я желала ей смерти, и она умерла! В тот же день! Ты же не знала… я не говорила тебе, что она угрожала мне. Она собиралась обвинить меня в причинении физического ущерба. А сам ущерб… она может нанести себе сама. И на последнем занятии… в тот самый день… она наглядно мне это продемонстрировала. Ее угрозы не нуждались в доказательствах. Она врезала себе так сильно, что упала на пол. Прямо передо мной в кабинете! Еще хорошо, что головой о пианино не ударилась… А потом ее завалило. В том торговом центре. Я видела ее переломанные руки и ноги, торчащие из-под обломков арматуры. Ее словно… прихлопнули. Как насекомое.